Рядом с фамилией инквизитора красовалась его подпись: «Л. Влодзимирский», выполненная интеллигентным почерком.

* * *

Ещё минут через пятнадцать, выдав справки об освобождении, их выпустили на морозную улицу через выход с тыльной стороны здания Наркомата госбезопасности на Фуркасовский. Всем им было идти в сторону Кремля. Не отставая друг от друга, они выскочили на Большую Лубянскую и быстрыми шагами устремились вниз к Манежу. Пуржило, и навстречу им резкими посвистами и порывами дул леденящий и пронизывающий декабрьский ветер, то и дело забрасывавший жесткие, морозные крупинки за воротники, за завязанные под подбородки шапки-ушанки и за запахи их зимних пальто. Чтобы не быть сбитыми с ног ветром, они шли навстречу его порывам, пригнувшись вперёд. За полгода разлуки друзья немного отвыкли друг от друга.

Вечерняя зимняя Москва военной поры оказалась совершенно безлюдна. С Пушечной, наперерез ребятам, устремился патруль, заинтересовавшийся странной группой. Возглавлял его армейский капитан, а сзади маячили двое красноармейцев с винтовками за плечами.

— Почему нарушаете комендантский час? Ваши документы!

Сняв варежки, они послушно достали из внутренних карманов пальто узкие полоски бумаги, где значилось, что сего числа, в 22.00, они освобождены из заключения во внутренней тюрьме НКГБ, и протянули их офицеру.

Взяв Ванин листок в неснятую на морозе рукавицу, капитан изучил документ, внимательно вчитываясь в каждое слово. Вернув справку, он брал такую же у следующего, пока не прочёл все.

— Не пойму, — спросил начальник патруля, попеременно глядя то на Ваню, то на Серёжу. — Вы что же, сыновья товарища Микояна?…

Микоянчики, молча отогревавшие дыханием заледеневшие ладони и перетаптывавшиеся с ноги на ногу, с ответом не спешили.

— Ну а кто же ещё могут быть Вано Анастасович и Серго Анастасович Микояны?! — Воскликнул уже осмелевший и самый наглый из парней, Артём, испугавшись, что сейчас всех потащат в комендатуру «до выяснения обстоятельств».

Это, и вправду, спасло положение: капитан отдал честь и пожелал счастливого пути. Солдаты посторонились, и замерзшие мальчишки, убрав в карманы справки и надев варежки на уже закоченевшие руки, припустили вниз, в сторону улицы Горького, оставив оторопевшего офицера в одиночку додумывать загадку с детьми члена Политбюро.

Казалось, друзьям только и надо было — снова пережить плечом к плечу какой-то крошечный волнительный отрезок жизни — чтобы исчезло отчуждение.

— Неужели все закончилось?! — прорвался сквозь ветер голос Арманда.

— Вроде бы да, — почти набегу, откликнулся Реденс.

Все, наперебой, стали вклиниваться в разговор, стараясь перекричать пургу.

— А я уж думал: никогда не выйдем. Это счастье, что товарищ Сталин узнал обо всём, разобрался и выпустил нас.

— Ты что?! Нас же в ссылку!

— Да это не он! Это следователи все подстроили!

— Гады! Им дай волю — мы вообще бы оттуда не вышли!

— А ведь заставляли придумать, кто Шахом руководил!

— Я уж решил, что придётся говорить против родителей…

— А я знал, что товарищ Сталин нас защитит!

— Правда! И я тоже!

— И я!

— Точно!

— Мы на воле! Ура!

— Да здравствует свобода! Ура товарищу Сталину!

— Ура-а-а!!!

Нестройное, восьмиголосое «ура» утонуло в завываниях ветра на Театральной площади.

Крошечный эпизод с детьми сталинских сановников, оставшийся почти незамеченным на фоне катаклизмов XX века, думается, тем не менее не знал аналогов и в мировой истории. Но это спустя 60 лет «СТАЛИНЪЮГЕНД» покажется жителю XXI века явлением или, может, сценой из спектакля театра абсурда. Сегодня трудно поверить, что тогда, в 1943-м, всё так и происходило на самом что ни на есть яву. Больше того, печать преступления ещё долго лежала на каждом из осуждённых — по крайней мере до начала шестидесятых. И кое-кому из героев в тот период не раз аукнулись мальчишеские проделки. При этом в конце 1947 года, через четыре года после бессудного суда, дело «Четвёртой Империи» чуть не вспенилось рецидивом. И лишь в 1955-1956 годах, на волне хрущёвской слякоти, членам «тайной организации», наконец, почтой прислали из прокуратуры жёлтые клочки бумаги, официально именовавшиеся «Справками о реабилитации».

Дорогой читатель! Книга, которую ты прочёл, не документальное исследование, а историческая повесть. И, как всякое произведение такого жанра, «СТАЛИНЪЮГЕНД», по большей части, вымысел. Это касается и описания хода следствия, и размышлений всех героев, и некоторых их поступков.

Однако книга базируется на конкретных фактах:

1. Владимир Шахурин действительно застрелил 3 июня 1943 года любимую девушку Нину Уманскую, после чего тяжело ранил себя.

2. Он сделал это из пистолета, принадлежавшего Ване Микояну.

3. Выстрелы прогремели в центре Москвы, на Большом Каменном мосту.

4. Шахурин скончался примерно сутки спустя попытки самоубийства.

5. И Володя, и Нина кремированы и похоронены на Ново-Девичьем кладбище.

6. И Шахурин, и Уманская, и все остальные восемь мальчишек, а также их родители и абсолютное большинство других героев книги, названы своими настоящими именами.

7. Володя Шахурин оставил после себя дневники, явившиеся основанием для открытия уголовного дела об измене Родине против его одноклассников по 58-й статье УК РСФСР.

8. Госбезопасность арестовала всех восьмерых ребят в период с 23 июля по 3 августа 1943 года и поместила их во внутреннюю тюрьму НКГБ.

9. Арест длился почти пять месяцев.

10. Следователями были печально знаменитые Влодзимирский, Сазыкин и Румянцев.

11. Прокурорский важняк Шейнин оказался единственным, проявившим лояльность к малолеткам на начальной стадии расследования.

12. Каждый из арестованных сидел в двухместной камере с наседкой почти весь срок заключения.

13. 18 декабря 1943 года школьникам, без суда, зачитали спешно заготовленное обвинительное «Заключение», подписанное наркомом ГБ Меркуловым и прокурором СССР Горшениным, а потом выслали в разные города Урала, Сибири и Средней Азии сроком на год.

14. Текст «Заключения», написанный с большим количеством ошибок и фактических неточностей, подлинный.

15. Текст записки Петра Ивановича, с которой он обратился к Берии, — тоже истинный.