Вообще Михаил Ильич оставил ученикам, говоря шире — потомкам, образцы поведения художника и мыслителя в экстремальных ситуациях, ощутимого умения в нужный момент преодолеть себя, мобилизовать внутренние ресурсы для решающего, победного броска.

Глава двадцать третья. Почувствуйте разницу

Видит бог, как я старался не цитировать отличную книгу Ромма «Устные рассказы». Неудобно — все-таки чужой текст, заемный юмор. Чтобы списывать, много ума не надо. Ну, разве что, когда уж совсем невмоготу, пересказывал своими словами, и то чуть-чуть, самую малость.

Это, с одной стороны. С другой стороны, любая цитата — это поневоле реклама. Зацепи она читателя, тот станет целеустремленно искать упомянутую книгу. Друзей заинтересует, сославшись на нее.

«Устные рассказы» зрелая, прекрасная книга, отличающаяся от подавляющего большинства других тем, что она не написана, а наговорена. Михаил Ильич записал свои рассказы на магнитофон, и позже его родственники, наследники, перевели текст на бумагу.

Текст отборный. Так и подмывает цитировать наиболее удачные фрагменты. Таких тут чуть ли не сто процентов. При этом композиция книги хорошо выстроена, серьезные места для разрядки чередуются с юмористическими, а порой даже фривольными. Подобными тому, например, где описывается встреча Хрущева с представителями творческой интеллигенции в Доме приемов на Ленинских горах.

Собралось примерно триста интеллигентов. Сначала ели и пили виноградный сок, потом объявили перерыв:

И вот во время этого перерыва произошло одно любопытное событие. Все, конечно, повалили в уборную. В первом перерыве еще не разделили уборные. Потом-то их разделили: одни для правительства, другие — для всех прочих. Но в этом первом перерыве все шли в любую уборную.

И вот Алов тоже пришел в уборную, стал в очередь к писсуару, народу много, стоит ждет и вдруг слышит сзади голоса: «Проходите, Никита Сергеевич, пожалуйста, Никита Сергеевич, проходите». Оглядывается — батюшки, за ним стоит Хрущев, и все его приглашают к писсуару, так сказать, очищают ему место, а Хрущев: «Да нет, что вы, что вы, я постою». Алова сомнение взяло: «Что же делать? — думает он. — Уступить место? Вроде подхалимаж. Не уступить — тоже неловко». А Хрущев стоит сзади, сопит, переминается с ноги на ногу.

Пока так колебался Алов, писсуар-то и очистился. Он решил быть принципиальным: нет уж, сначала я, а Хрущев пусть подождет. Стал к писсуару, но от волнения, что ли, машинка-то у него не работает. Стоит, стоит — никак начать не может. И чувствует сзади дыхание Хрущева и видит злобные взгляды, которые все бросают на него: вот, мол-де, нахал, стоит у писсуара — и дело не делает, и Хрущева не пускает. Ну, наконец, удалось ему как-то справиться, закончил он операцию, выполз боком, и Хрущев тут же занял его место.

Вообще, Никита Сергеевич на всем протяжении своей деятельности по управлению государством считался полуанекдотической фигурой. Каких только баек не ходило про генсека. И необразованный, и ни в чем не разбирается, мол, и пустомеля, и вздорный самодур, и такта лишен, и дипломатичности ни на грош. Хотя все его мифические и реальные недостатки с лихвой перекрываются тем обстоятельством, что с его легкой руки в советской стране наступил так называемый период оттепели.

У Ромма отношение к Никите Сергеевичу было неоднозначным. Оно начало формироваться телевидением и газетами, дающими самое общее впечатление о человеке.

На первых порах Хрущев вызывал у него симпатию. Позже некоторые его причуды Ромм осуждал. Недовольно покачивал головой, читая газеты с его многополосными докладами, особенно пассажи, сопровождаемые ремарками: «Смех в зале. Аплодисменты». Порой импровизации Никиты Сергеевича с головой выдавали его невежество в тех либо иных проблемах. Особенно когда дело касалось культуры.

Личные впечатления от общения с Хрущевым Михаил Ильич получил во время встреч первого секретаря ЦК с представителями творческой интеллигенции — одной на Ленинских горах, трех в Кремлевском зале. Мероприятия официальные, особых вольностей на них не допускалось. Все были подогнаны под одну колодку: выступавшие реалисты почем зря обрушивались на абстракционистов и модернистов. А их затюканные визави в меру своего темперамента оправдывались. Громили Эрнста Неизвестного, Андрея Вознесенского, Василия Аксенова… На одной из встреч Ромм поспорил с Хрущевым по поводу трактовки эпизода из фильма Марлена Хуциева «Застава Ильича».

Вот отношение к высокопоставленным ораторам у Ромма было совершенно однозначным. Их речи предельно бессодержательны. Невозможно вспомнить, что говорили разные Сусловы да Ильичевы, а ведь тараторили часами.

После доклада Н. Хрущева на ХХ съезде компартии в стране началась борьба с культом личности и его последствиями. В 1964 году очередь дошла до ленинианы Ромма. Из «Ленина в Октябре» и «Ленина в 1918 году» требовалось убрать все кадры с участием Сталина, из разговоров — упоминания о нем.

В первый фильм на роль Сталина режиссер взял скромного артиста Кировского драматического театра Семена Гольдштаба. В театре тот пять лет играл Сталина в спектакле «Кремлевские куранты», других ролей у него там не было. Опыта работы в кино у Гольдштаба ни малейшего, но и заковыристых задач перед ним не ставилось. Внешнее сходство есть, ну и ладно. Символично и то, что Гольдштаб родился в украинском промышленном поселке Юзовка, который с 1924 года превратился в областной центр Сталино. (Ныне это многострадальный Донецк.)

И вот 1956 год. Поступило директивное указание — вырезать.

Это просто сказать. На самом деле предстоит сложная техническая работа. Со звуком еще полбеды, переозвучить несколько слов не проблема. Сложнее с изображением. Правда, и тут нашлись мастера своего дела. Сделали так — комар носа не подточит. (Правда, другим умельцам в 1990-х все пришлось восстанавливать в первозданном виде.)

В общем и целом, фильм стал короче примерно на 8 минут. Первоначально он продолжался 1 час 44 минуты 55 секунд. Новый вариант стал длительностью 1 час 37 минут 06 секунд.

Что сокращали? Первым делом из вступительных титров убрали фамилию Сталина — зачем она нужна, если такого персонажа на экране не будет? Далее — со всеми остановками. Вот сцена в идущем в Петроград поезде. Владимир Ильич просит телохранителя Василия передать письмо Сталину. Этот кусочек вырезали, проблем нет. Позже, уже на явочной квартире, Ленин напоминает о свидании со Сталиным. И этот фрагмент долой. Потом шли титры о том, что на следующий день свидание состоялось. И вот уже Ленин провожает своего дорогого соратника до порога, и тот ушел, идет по улице… Все эти мизансцены ликвидировали при помощи ножниц. Иной раз переозвучивали. Например, раньше Ленин говорил: «Бегите к Сталину и Свердлову». Теперь: «Бегите к Бубнову и Свердлову». Или бывший председатель