Резкая Локка хмыкнула и, утратив интерес к добыче, обратилась к сестре:

– Мэрсейл, она и впрямь так глупа? – и нетерпеливо прикрикнула: – Женщина, ты слышишь, о чем мы говорим тебе? Предвечный воплотился в Хереварда и хочет жрать! Мы достаточно долго терпели твои метания между двумя постелями, но сейчас речь не о том. Если посвященной Сизой луны не будет теперь с нами, мы падем. И Эск твой падет, и его народ, и твой народ тоже. Так уже было! Разве ты не помнишь? Ты же видела!

– Тише, сестра!

– Тише?! Порознь мы сдохнем!

Ах, вот как! Никто не вправе кричать на синтафскую графиню, на шантийскую княгиню! Никто!

– Я знаю, не учите меня, как поступать правильно! – вспыхнула жарким гневом Джона. – Вам не пришлось выбирать!

– Вот видишь, я же говорила, что нам нужно было найти ему другую Третью, – рыкнула Вигдэйн.

– Увы, он любит эту, – вздохнуло печально море.

– И мы уже не успеем найти новую посвященную, даже если уберем ее. А жаль!

– Асшшшш! Асшшшш! – зашипели уязвленные змеи-косы-ветви. Ядовитый сок потек из глубин земли, наполняя женщину-яблоню-змею смертельной обидой и злостью. – Попробуйте! Уберите! Асшшш!

– Ты двадцать лет морочила голову нам и Волку! – воскликнула Мэрсейл, наливаясь темным гневом грозовых туч. – Мы заботились о тебе и о твоем приплоде, мы исполняли все твои капризы, мы ждали и ждали, и ждали. А теперь вот что. Мы плывем сюда, в Сэдрэнси. И тебе придется решить, с кем ты, прежде чем сменится Сизая луна. Определись, на чьей ты стороне, с нами или с Предвечным. Если бы мы могли теперь найти другую Третью, мы бы это сделали.

– О да, непременно! Богиня, какая насмешка! Судьба целого материка зависит от того, чье ложе выберет эта… Аррр! – поддержала подругу Вигдэйн.

– Когда Предвечный победит и Сэдрэнси станет мертвой землей, как уже стал Буджэйр, плакать будет поздно, – не унималась Морайг. Каждое ее слово взлетало в небо, как пена прибоя.

А каждый взгляд Локки выжигал на коже Джоны кровоточащее клеймо.

Корчились в дыму и огне черные блестящие змеи, трещали ветки, лопались обугленные яблоки…

Они обе были правы, они столько терпели двойственность союза с их Священным Супругом, закрывали глаза и отворачивались. Ради дружбы с Джойаной, ради любви к Вилдайру, ради Шэррара… Да мало ли еще почему. Но время пришло, и отступать некуда.

Пожухли листья, стали бурыми и ломкими, их срывал ветер и уносил в сторону, обнажая покореженный ствол яблони и обвивших его в смертельном ужасе шипящих змей-аспидов. Шла глубокими трещинами Земля Радости, мертвая и преданная, и на ее гниющую плоть слетались со всех сторон вороны. Черные крылья застили все небо, а они все летели и летели с севера, и не было им числа и счета. А те, кто уже начал пир, скликали сородичей пронзительными криками. Мертвые пожирали мертвечину и не могли насытиться.

Так и будет, если все оставить как есть, если не выбрать сторону, на которой придется сражаться.

– Убирайтесь, плакальщицы! – крикнула Джона. – Я уже выбрала… Джезим… Скажите Волку, что я с ним. И… Убирайтесь!

Женщина-дерево-змея качалась на нездешнем ветру, роняя вперемешку слезы, листья и чешуйки.

– Прощай, – сказала Вигдэйн.

– И не вздумай ускользать снова. Не выйдет, – пригрозила Мэрсейл.

И они ушли, а Джона осталась беззвучно тянуть руки-ветви к небу, туда, где высоко-высоко кружила птица.

Две женщины сидели, обнявшись, на мокром камне Знаменной башни замка Эйлвэнд, вздрагивая под струями дождя, будто их обнаженные плечи секли плетьми.

– Уф! Это было потрудней, пожалуй, чем в битве при Арнслэйт! – фыркнула Вигдэйн. – Такая маленькая, а сколько упрямства!

– Они все таковы, эти шуриа, тебе ли не знать? – невесело усмехнулась Мэрсейл. – Но мы были слишком суровы с ней, тебе не кажется? Говорили с ней, как с ребенком или со слабоумной, не имеющей собственной воли. Даже жестоки мы были, возможно.

– Возможно, – эхом отозвалась огненная княгиня. – А какой прикажешь мне быть, если эта упрямица готова погубить всех ради одного? Словно речь идет о ее сердце! Кому оно нужно, когда должен говорить долг?

– Мы могли бы пообещать ей свободу… после, – Мэрсейл с трудом поднялась, кряхтя, словно рыбачка после шторма. – Прошло бы легче.

– Мы не на рынке, чтоб торговаться! – Вигдэйн взвилась языком пламени, голая и яростная, сжав кулаки и встряхивая мокрыми косами. – И я не привыкла обещать несбыточное! Я не понимаю, сестра, я просто не могу понять. Разве мы не любили ее? Разве плохо обошлись с ней, с ее детьми, с ее народом? Шуриа плодятся, Тэлэйт умиротворен под рукой Вилдайра, и разве Джоэйн так не нравится быть княгиней? Но пусть так! После всего… когда мы победим, пусть убирается к своему Эску, если захочет!

– Если он захочет, – хмыкнула посвященная Морайг. – И если Вилдайр отпустит ее. Все мы знаем, что это маловероятно.

– Кто ему лекарь, если наш Волк увидел Глэнну в этой маленькой упрямой стерве? Уж точно не я! Она – не Аслэйг, она – шуриа и всегда останется змеей.

– Ты так зла на нее, потому что сама ее любишь, нашу Джоэйн, – рассмеялась Мэрсейл. – Любишь и не хочешь делить с диллайн. Где здесь сердце и где долг, о, сестра? Идем. Флот отплывет завтра, и Эск не обрадуется нашему визиту.

– Ему придется смириться, – поморщилась Вигдэйн. – С нами, и с Вилдайром, и еще со многим, если он хочет выжить и победить. И не только ему, нам всем придется. В этом мало радости, но что поделать?

В кромешной тьме слух пленника обострился до крайности. Казалось, что он слышит, как луны катятся по небу, не говоря уж о звуках, издаваемых неведомым копателем. Рамману ничего иного не оставалось делать, как терзаться догадками, кто же это мог быть посреди вражеского лагеря. И еще он бегал от стены к дверям и обратно, проверяя, не услышал вдруг ли часовой подозрительного шороха. Собственное дыхание казалось слишком громким и привлекающим внимание. Но вот из подкопа высунулась всклокоченная голова женщины. Спасительница откашлялась и хрипло спросила:

– Ваша милость гражданин граф? Вы туточки?

– Я здесь, – прошептал в ответ граф. Чумазая копательница показалась ему знакомой, этот голос он уже слышал, причем совсем недавно.

Рамман присмотрелся.

– Майрра? Это вы?

Он помнил, что женщина сражалась где-то поблизости. И, откровенно говоря, мысленно похоронил единственную женщину-комитетчицу. А она-то выжила! И на помощь пришла!

– Я, я, кто ж еще… – гражданка Бино ловко выбралась из лаза. – Ну, коли я не застряла, так и вы пролезете, сударик мой. Давайте-ка скоренько, пока тревогу не подняли. Я там мундирчик добыла драгунский, у плетня лежит, вам в самую пору.