Он мог наблюдать, но совершенно не представлял, как управлять судном. Каждый закоулок, каждая ниша Тхола была подвластна зрению и слуху, однако дальше этого дело не шло. Эхус повиновался малейшим желаниям — бежал, плыл, ложился, вставал или нырял, а боевой Тхол не собирался даже шевельнуть щетиной. У Старшего складывалось впечатление, будто настоящее управление кораблем расположено за гибкой прозрачной преградой, и чтобы ее пройти или сломать, не хватает самой малости.

Пароль. Как пить дать, у настоящего наездника имелся особый доступ! Голосом или отпечатком пальца, или еще как-нибудь. Самое плохое, если у настоящего наездника имеется что-то особое в крови, тогда не подделать.

Валька отважился освободить голову от внешних «артерий». Это оказалось не слишком сложно: почувствовав натяжение, из четырех кровеносных шлангов, прицепившихся к офхолдеру, два сами открепились и уползли в дырку на потолке «луковицы». У Вальки мигом возникло ощущение тяжелой утраты. Так происходило и во время управления Эхусом — словно насильно оторвали от теплого, надежного материнского тела, оглушили, ослепили и голого швырнули в снег.

Покачиваясь от усталости, он кое-как добрался до еды. Ломая ногти, вскрывал консервные банки, рвал зубами слоеные пирожки вместе с целлофаном, запивал бульоном из термоса, а когда бульон кончился — пивом. Потом лежал, щупая раздувшийся живот, икая и хрюкая. Кожа на голове, особенно там, где не выстриг волосы, страшно зудела и кололась, но офхолдер прилип крепко, не оторвешь.

Старший его на всякий случай погладил, мало ли что. Вдруг и на самом деле эта штуковина соображает? Не дай бог, обидится, прикончит в два счета.

Уже без усилия, не прикрепляясь щупальцами к кораблю, он подключил внешние рецепторы. Второй усатый продолжал увещевать, на всякий случай, укрывшись за грядой сталагмитов. Прочие спецназовцы попрятались. Наверняка, совещались, как же поступить.

Только вернувшись в «луковицу», он осознал, что же на самом деле произошло. В другое время Старший бы заорал от радости и несколько раз подпрыгнул, но сейчас его хватило только на то, чтобы доплестись до поста номер два, как он его окрестил. То есть до низкого кресла, больше похожего на лежанку. Вторично лезть в петли наездника сил не осталось. Тхол принял его, но не полностью. Или не так. Принял, но дал понять, что командовать собой не позволит. Старшему вспомнился давнишний разговор с реаниматором Маркусом. Тот рассказывал, почему не может поднять в воздух Тхол вместо Марии или вместо другого наездника. Наездники — профессионалы, но учат их не в армии или в спецшколах, их с раннего детства отнимают у матерей и выращивают в специальных пузырях, расположенных в самой защищенной части любого Тхола. Ребенок там спит, кушает, ползает и потихоньку учится существовать в едином ритме с боевым кораблем. С каждым годом и месяцем ребенок проводит в пузыре все меньше времени, а потом программу «физического» воспитания замещает настоящее образование. Старшие советники Коллегии натаскивают неопытного наездника до тех пор, пока Тхол не станет для него всем. Пока Тхол не станет для наездника продолжением рук и ног. Пока Тхол не станет для наездника главным членом семьи.

Маркус объяснил, что выбрить голову и прикрепить боевой офхолдер может любой член Коллегии, но функции управления при этом будут крайне ограничены. Угнать Тхол практически нереально, следует знать кодовые команды, которые внедряются руководством Коллегии в память новорожденных наездников. Можно использовать оружие, но только для обороны. Можно бесконечно долго кормиться за счет гиганта, на борту имеются особые железы, вырабатывающие питательную смесь и чистую воду, но вряд ли эта пища покажется вкусной.

— Ограниченно годен! — сказал себе Валька. — Я признан ограниченно годным, вот. Поглядим, насколько меня ограничили.

Супруга барона Ке, Премноголюбезная баронесса Ке де Урр, издалека выглядела грозно, а вблизи — в несколько раз страшнее своего неулыбчивого муженька. Спиральные разводы трех цветов покрывали ее блестящие щеки, похожие на надраенные бока самовара. На выстриженном «под маленький горшок» черепе красовались еще более сложные узоры. Как позже растолковала Анке тетя Берта — баронесса Ке, согласно древним уложениям, несла на коже головы мудрейшие изречения предков и зашифрованную родословную ее семьи до седьмого колена.

Круитни наследовали по женской линии. Если бы Младшую не посвятили в подобные тонкости заранее, она все равно без труда догадалась бы, кто правит родовым гнездом Ке. Квадратный торс баронессы покрывала рубаха из отлично выделанной свиной кожи. На груди де Урр носила три толстенные цепи, на каждой болталась железяка размером с блюдце. Позже выяснилось, что это семейные знаки отличия, полученные в разные годы от разных монархов, вассалами которых по собственному желанию становились бароны Ке. Как поняла Анка, что-то вроде орденов, только настоящих орденов в Изнанке не изобрели. Поверх гремящих украшений на шее баронессы крепился длинный, до земли, плащ голубого сукна, с подбоем из лисьих хвостов. На коротких крепких ногах она по-мужски носила штаны и короткие ботфорты. За спиной баронессы выстроились такие же угрюмые, крепколобые женщины, одни в голубой одежде и плащах, другие — в простом деревенском платье. Мужчины держались рядом, но чуть позади, как бы охватывая женщин полукругом. Анка уже знала, что в семьях круитни девушкам не принято уходить из семейного гнезда: выходя замуж, они приводили мужей в родной брох. И хотя уже несколько тысячелетий круитни Изнанки не жили в каменных, промозглых домах-лабиринтах, семейный уклад изменился мало.

Прежде чем ступить на плиты мощеного двора, Анка в последний раз оглянулась на Пыльную тропу. Родовая крепость баронов Ке, похожая на грубо обточенный каменный паровой котел, торчала среди голых осенних холмов, как фурункул на гладкой коже. Из дюжины труб со свистом вырывался дым, но ветер тут же запутывал ровные струйки, словно пытался заплести их в косы. На продуваемых склонах холмов белыми точечками виднелись овечки, где-то лаяли собаки, хлопал кнут. Непостижимым образом в «нижней» Шотландии за какие-то сутки наступила осень. Из броха несло копченостями, стучали топоры. Шумная прозрачная речка, втекающая прямо под своды крепости, словно в пасть лежащему медведю, одним своим видом вызвала у Анки озноб. Бернар сказал, что это один из притоков Ди или Твида. По грядам плоских гор, окружающих брох Ке, также змеились дымки. Младшая пригляделась внимательнее.

По мере того, как вставало бледное, заспанное солнышко, резче очертились размытые силуэты строений на вершинах, из кареты казавшихся скоплениями кустов или обломками каменных плит. По широкой окружности, обнимая уродливую шайбу крепости, тянулась линия сплошных заградительных сооружений и постов. Конница предполагаемого противника не смогла бы преодолеть завалов и рвов. Рвы, изображавшие оросительные каналы, пересекали холмистую долину вдоль и поперек. Только стоячая, схваченная утренним ледком вода в них ничего не орошала. Кустарники вдоль каналов были высажены с внешней стороны, а чтобы в них не попадали овцы, имелись низенькие заборчики. Пастушьи хижины на плоских возвышенностях больше всего походили на огневые точки. Там и сям, приглядевшись, можно было рассмотреть вооруженные конные фигуры, закутанные в меха. Разъезды стерегли узкие тропинки, по которым пастухи перегоняли скот на дальние пастбища. То с одной, то с другой стороны долетали тревожные, обрывистые звуки рожков и лязг железа.