достижения в области фантастики. Однако повторюсь, даже такой ершистый критик, которым был ныне покойный Виктор Топоров, не решился пересказывать ничем не подтверждённые сплетни о работе писателей на КГБ.

Глава 23. Судьба Вадима Борисова

Вадим Борисов стал известен в диссидентских кругах ещё в 70-е годы. Вполне благополучный сын крупного чиновника из системы советских профсоюзов стал в одночасье противником режима. Насколько я знаю, причиной этого стала прочитанная им самиздатовская книга Солженицына, открывшая ему глаза на то, что происходило в нашей стране при сталинском режиме. Впрочем, на его мировоззрение могло повлиять и ближайшее окружение, хотя в школьные годы он вполне лояльно относился к власти. Мы проучились три года в одном классе в школе недалеко от Патриарших, но об этом времени почему-то написал не я, не кто-то из одноклассников, а совершенно посторонний человек, о существовании которого я тогда не подозревал – Роман Тименчик. В его воспоминаниях об одном из редакторов подпольного правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий», филологе Габриэле Суперфине, есть несколько строчек и о Диме:

«Не только я, но, кажется, уже и все современники, и историки советского житья-бытья забыли, что у него вообще-то весьма смешная фамилия. Я впервые услышал ее в начале 1963-го, когда московский школьник Дима Борисов рассказал мне, что они с одноклассниками играют в рифмы-консонансы и одноклассник Витя Живов нашел отличнейший консонанс к "Супрафону", к болтавшемуся тогда на слуху имени чешских грампластинок. Я спросил, а кто этот щекочущий перепонку Суперфин, Дима ответил: "Один книжник"».

В дружной троице моих одноклассников-книжников вместе с Димой Борисовым и Витей Живовым был ещё и Володя Брагинский. В то время он писал стихи – была у него такая замечательная рифма: «фонарей – на фоне рей». Помню, как будущий журналист Коля Нейч предложил мне как-то проиллюстрировать Володин рассказ. Конечно, ничего хорошего из этого не вышло – техника у меня была на уровне школьного урока рисования. От Брагинского и пошло увлечение консонансами в нашей компании. Как-то раз и мне удалось порадовать публику своей находкой: срифмовал «трапезунд» и «радиозонд», вызвав одобрительный смех. Затем пути наши разошлись, но эти трое продолжали встречаться, связанные близкими профессиями – историк, лингвист и востоковед. Впрочем, пару раз ежегодные встречи одноклассников удостоили своим внимание Живов и Брагинский.

Об увлечениях первых лет учёбы Димы Борисова на истфаке МГУ вспоминал Роман Тименчик:

«Возникновение кружкового поветрия я бы датировал 1964–1965 годами, когда довольно широко пошли списки "Воронежских тетрадей", "Четвертой прозы", вообще всего неопубликованного Мандельштама. Увенчанием этого этапа был знаменитый вечер в МГУ весной 1965-го, где с чтением стихов Мандельштама выступал мой покойный друг Дима Борисов. И Эренбург в конце вечера заметил, что все выступали хорошо, но больше всех ему понравился студент, читавший стихи Мандельштама. Дима был одним из тех, кто в кружке, центрировавшемся вокруг Надежды Яковлевны, занимался мандельштамовскими штудиями: библиографическими, архивными».

Здесь упоминается вдова Осипа Мандельштама, Надежда Яковлевна. Что касается архива знаменитого поэта, то сначала предполагалось, что он останется в Москве – в завещании Надежды Мандельштам 1967 года были назначены пять совладельцев архива Мандельштама после ее смерти: «Я прошу моих друзей – Иру Семенко, Сашу Морозова, Диму Борисова, Володю Муравьева и Женю Левитина – принять весь груз, который я столько лет несла…». Впоследствии по каким-то причинам завещание было изменено, и архив переправили в Принстонский университет США.

А в марте 1974 года Борисов вместе с другими правозащитниками выступил в защиту арестованного Суперфина, подписав заявление, в котором говорилось следующее:

«Мы требуем:

1. Немедленно прервать изоляцию Габриэля Суперфина, допустить к нему родственников и выбранного ими адвоката.

2. Немедленно допустить комиссию Международной ассоциации юристов для выяснения всех обстоятельств следствия по делу Суперфина и методов, применяемых КГБ.

3. Освободить Суперфина и решить вопрос о прекращении следствия по его делу».

Кстати, Гарик тоже обитал в районе Малой Бронной. В те времена он и вправду увлекался собиранием старинных книг, даже намеревался кое-что купить у моего приятеля. В чём был его интерес, осталось неизвестно – то ли хотел собрать свою библиотеку, подобную той, что была у отца Виктора Живова, то ли цель была попроще. Однако для утверждения, будто он собирался спекулировать книгами на «чёрном рынке» у меня нет ни малейших оснований.

В том же 1974 году в Париже вышел сборник «Из-под глыб», в котором, наряду с работами Александра Солженицына, Игоря Шафаревича и других авторов, была опубликована статья Вадима Борисова «Личность и национальное самосознание». В России этот сборник распространялся нелегально. Редактор парижского журнала «Континент» Владимир Максимов так откликнулся на это неординарное событие:

«Казалось бы, менее чем за год нашим властям удалось навести "полный порядок" в своей идеологической епархии: выслан Солженицын, "добровольно" отправились за рубеж Бродский, Синявский, Галич, Коржавин, Некрасов, надежно упрятаны за решетку Буковский, Мороз, Марамзин, Осипов. Как говорится: тишь да гладь!.. И вдруг, словно гром с ясного неба: в центре Москвы, среди бела дня, открыто, четыре интеллигента собирают пресс-конференцию, на которой перед всем миром заявляют свое категорическое "нет" социализму как доктрине, дают беспощадную оценку недавнему прошлому своей страны, с надеждой говорят о ее христианском будущем. Действительно, такого еще в нашей новейшей истории не было! Причиной пресс-конференции послужил выход в свет религиозно-философского сборника "Из-под глыб", в котором эта четверка смельчаков – Игорь Шафаревич, Мелик Агурский, Евгений Барабанов и Вадим Борисов – приняла самое активное участие».

В середине семидесятых годов на большинство православных диссидентов, к которым принадлежал и Вадим Борисов, обрушились гонения со стороны властей. Московский университет не разрешил Диме представить к защите диссертацию по истории православной церкви XIV и XV веков. С этого времени Борисов полностью отдался правозащитной деятельности – подписывал письма в защиту редактора рукописных журналов «Вече» и «Земля» Владимира Осипова, выступил в защиту священника Дмитрия Дудко, которого лишили прихода под давлением властей, подписал «Экуменическое обращение», где рассказывалось о дискриминации верующих в СССР. Вскоре Вадим Борисов под впечатлением от произведений Солженицына предложил ему свои услуги в качестве доверенного лица. С тех пор он выполнял частные поручения изгнанника, собирал материалы для его книг, стал составителем самиздатовского сборника «Август четырнадцатого читают на родине». В свою очередь, Солженицын поддерживал Борисова материально, поскольку гонорарами с переводов тот был не в состоянии прокормить свою многодетную семью. Эта помощь позволяла жить вполне безбедно.

В самиздатовском информационном бюллетене «Хроника текущих событий» за 1977 год сообщалось следующее:

«Вадим Борисов 28 апреля явился по повестке в приемную КГБ (на прежние вызовы-приглашения без повестки