ПУСТЬ КАЖДЫЙ, КТО ЗНАЕТ, ЧТО ОН БОГ, ПОДНИМЕТСЯ НА СЦЕНУ

К а ж д ы й? - Колеблются хиазмагические половинки, Бог и не-Бог, а потом до него доходит: это написал Кизи. Кизи на верхней галерее в своем скафандре космонавта написал это и с помощью проекционного аппарата направил на стену - в то самое мгновение. Что же делать, архангелы мои; Норман таращит глаза, не веря не веря чему? - на сцену поднимается негритос с натуральной копной растрепанных негритянских волос на голове, с головной повязкой по линии волос, отчего волосы вздымаются, как гигантский серый одуванчик, огромная рубаха плавает в свете направленных на него прожекторов, это Гэйлорд, один из немногих пришедших сюда чернокожих, сияющий лучезарной улыбкой кислотного дурмана и начинающий чудесный божественный танец, этот Гэйлорд - Бог... Что за черт! Норман делает знак толпе, но она не покрывается рябью. Ни там, ни здесь. Он предсказывает, что та группа воспарит сейчас в экстатическом подъеме, а она не воспаряет. Мало того, она попросту опускается ниже, точно в полу вырыли яму, взгляд печальных лунных глаз в кислотном недоумении устремлен вниз. Сайонара, Боже... И все-таки... И всетаки...

Три ночи длился грандиозный безумный карнавал. Событие было во всех отношениях значительное. Во-первых, за три дня доход от фестиваля Полетов составил 12 500 долларов почти без накладных расходов, а также произошло рождение нового жанра для ночных клубов и танцевальных залов. По прошествии двух недель Билл Грэхэм подписал с залом "Филмор" контракт на еженедельные Фестивали Полетов, на которых стал неизменно царить аншлаг. Для самих кислотных торчков Фестиваль Полетов был чем-то вроде первого национального съезда участников подпольного движения, которое до этого существовало на сугубо нелегальной, келейной основе. Торчки были крайне удивлены тем, как выросли их собственные ряды, - а также испытывали подлинную эйфорию, осознав, что могут, наконец, действовать в открытую, тащиться, как бабуины, и при этом ни небеса, ни закон на них не обрушатся. Пресса продолжала держаться того мнения, что это был опыт восприятия ЛСД без ЛСД. Однако ни один представитель сан-францисского мира людей с понятием подобным заблуждением не страдал, и тот уик-энд послужил началом эпохи Хейт-Эшбери.

Фестиваль Полетов изменил очень многое. Однако, как только утих водоворот, Кизи оказался на том же самом месте, откуда пришел, о чем позаботились окружные суды Сан-Матео и Сан-Франциско. Эти ублюдки вели под него настоящий подкоп. Они уже успели выбить почву у него из-под ног, отобрав Ла-Хонду. В своем распоряжении судья де Маттей обязал Кизи выехать из Ла-Хонды, продав дом человеку, не имеющему ничего общего ни с ним, ни с его книгами, возвращаться в округ Сан-Матео только по вызову своего чиновника, надзирающего за условно осужденными, а также при проезде по Портовой автостраде или при перелете территориальных границ округа Сан-Матео на самолете и не распространять на указанный округ сферу своего влияния. Поэтому Кизи вместе с Фэй и детьми переехал в "Размах" - дом Бэббса в Санта-Крусе. 23 января он направился в СантаКрус - а там его поджидал ордер на арест за нарушение правил отбытия условного наказания.

Ну что ж, таков их Фильм, Тонто, и все мы знаем, чем такие фильмы кончаются. Три года в башне тюремного замка Сан-Матео плюс пять, восемь, а то и двадцать, которые ему готовят в Сан-Франциско, вознамерившись ковать железо пока горячо, что послужит хорошим уроком дерзким любителям наркоманских фестивальных полетов. Кизи устроил чрезвычайный инструктаж вы, конечно, помните небольшое отступление по поводу подготовки к Мексике, сделанное два-три месяца тому назад?..

Итак, все собрались в "Размахе".

- Если общество намерено объявить меня вне закона, - сказал Кизи, тогда я сделаюсь изгоем, причем чертовски хорошим. Людям только этого и нужно. Во все времена люди нуждаются в изгоях.

Проказники поняли все с первого слова.

Так что сегодняшняя фантазия такова: вечером Кизи собирается бежать в Мексику. Границу он пересечет в кузове грузовика Бойса. У Бойса, находившегося в те дни вместе с ними, был грузовик, служивший ему чем-то вроде передвижной мастерской. Там хранились все сварочные агрегаты, ацетиленовые горелки и тому подобное оборудование, и там, в кузове, отогнав грузовик на заболоченные равнины за домом, он и работал, придавая крыльям старых автомобилей эротические позы из "Камасутры". В конце концов и психеделический автомобиль Роя Себёрна, его миниатюрный автобус, тоже был пущен под сварочную горелку, когда окончательно вышел из строя. Ничто не вечно. И искусство не вечно. Они направятся в Пуэрто-Валларту. На тот случай, если Кизи понадобится там удостоверение личности, он возьмет с собой водительские права кого-нибудь из Проказников. Между тем источником официальной версии происшедшего послужит последняя грандиозная проказа. Самоубийственный Полет.

Кизи напишет предсмертную записку. Потом за дело примется Д., человек, необычайно похожий на Кизи, Д., нарядившись под Кизи, сядет за руль старенького бортового грузовичка, направится вдоль побережья в сторону Орегона, по дороге выберет подходящий крутой обрыв, разобьет грузовичок, врезавшись в дерево, и удалится, оставив на сиденье предсмертную записку и бросив на берегу небесно-голубые башмаки, чтобы все это выглядело так, как будто он прыгнул в воду и исчез в морской пучине, не желая больше возвращаться в болото своих невзгод. Суть всего замысла состояла в том, что Д., особенно в костюме Проказника, будет очень похож на Кизи, и случись кому-нибудь увидеть его за рулем, его запомнят как человека, чьи приметы соответствуют приметам Кизи. Пускай полиция ломает себе голову. Даже если она не попадется на эту удочку, то уж со следа собьется наверняка. К чему нам лишние хлопоты - этот придурок с к о р е е в с е г о лежит на дне морском, ох уж эти треклятые наркоманы...

- Надеюсь, у этого Д. мозги раком не встанут, сказала Горянка. Однако настроена она была оптимистически. Весь замысел от начала до конца был вдохновенной Проказой.

В тот вечер Кизи с Горянкой накурились травы и принялись сочинять замечательную предсмертную записку:

"Последние слова. Голосуйте за Барри - со смеху помрете. Я, Кен Кизи, будучи (гм!) в здравом уме и твердой памяти, настоящим действительно завещаю все на свете: корпорацию, деньги и произведения - Фэй (и мне кажется, что никто не примет эту проказу за чистую монету, а теперь мне кажется, что из-за этого она мне тем более по душе)..."

До чего же было весело, черт подери! Пародия за пародией рождались в их головах, бредовые метафоры судьбы, бредовые строчки, достойные собачьего бреда хорошего поэта, заглянувшего в задницу неотвратимому року:

"Ветер, ветер, унеси меня отсюда, вперед, пусть даже путь далек!.."

Еще! Еще! Громче музыку, еще вина!

"...Океан, океан, океан, я все-таки тебя одолею, я сокрушу тебя на сей раз. Пятками попру я бесплодные ребра твои..."

Росла и росла записка, словно подробный отчет о предстоящей безрассудной поездке вдоль побережья в поисках столь полюбившегося ему крутого обрыва, чтобы броситься с него в океан, вся эта картина отчетливо представлялась неистощимому воображению Кизи и Горянки, устроившихся на потрепанном ковре в общей комнате Бэббса. Черт возьми, надо бы вставить туда малость кислоты - они п о в е р я т в то, что треклятый придурок-наркоман наглотался грозной ЛСД и сломал наконец себе шею,- и еще, черт возьми, шмякнем-ка мы как следует о дерево этот прикольный автомобиль, зальем все калифорнийское побережье кровавым правдоподобием: