О, это милое, дружеское хамство!

Но ведь ни разу не возмутился Шихин, ни разу никого не спустил с лестницы, никому не дал по шее. Значит, все принимал как нечто естественное... Он перебрал Вовушку, Анфертьева, Ваську-стукача. Нет, ни с кого не удалось снять вины, и подозрений тоже ни с кого не снял.

Встал, отряхнул штаны от сухих листьев и побрел к дому.

* * *

Как-то, выбрав удобный момент, я снова подсунул Аристарху фотографию, сделанную в шихинском саду. Аристарх молча взял ее и так же внимательно, как и в первый раз, всмотрелся в лица гостей, расположившихся на крылечке.

— Слушаю тебя, — сказал он через некоторое время.

— Скажи... Ты можешь на этом снимке узнать анонимщика?

Аристарх подошел с фотографией к окну, поводил пальцами над улыбающимися физиономиями, при этом на лице его было такое выражение, будто вспоминал что-то важное и никак не мог вспомнить.

— Знаешь, — сказал он, — здесь несколько человек, способных это сделать. Кто из них наверняка — сказать не могу.

— Писали несколько? — удивился я.

— Если ты спрашиваешь об анонимке, написанной на Шихина, то писал один. Хотя... Способных сделать это — несколько. У меня такое ощущение, что ее готовил не один человек. Может быть, все они время от времени... И писали не только на Шихина... Ведь анонимки узаконены и не являются чем-то безнравственным, позорным, постыдным... Ты со мной не согласен?

— Мне всегда казалось, что анонимка — это нечто из ряда вон, это некая крайняя степень падения...

— Ошибаешься, — спокойно сказал Аристарх. — Анонимка... Это вроде признака гражданской зрелости. Если ты не писал анонимок, значит, как гражданин стоишь немного, значит, ничто тебя не возмутило, ничто не разгневало и ничего в нашей жизни ты не принимаешь близко к сердцу... Это плохо. Надо активнее включаться в жизнь. Я смотрю, ты относишься к анонимке, как... Анонимщики не одинокие рыцари, они представляют целое общественное явление — анонизм. За ним — и крик вопиющего в пустыне, и гнев человека, которого лишили права гневаться по какому бы то ни было поводу, и робкая попытка быть услышанным, и откровенная пакостливость, одобренная властью и моралью государства. Пишут в редакции, правительству, в Академию наук, пишут друг другу... Не подписываясь. Все, вместе взятое, и есть анонизм.

— Какое-то слово неприличное, — пробормотал я.

— Слово как слово, оно не может быть приличным или неприличным. У тебя мысли неприличные. Я вот сказал, что на снимке вижу несколько анонимщиков, но вовсе не обязательно, что они плохие люди. Они могут быть и порядочными, и отважными...

— Отважный анонимщик?!

— Да, — кивнул Аристарх. — Отвага вовсе не обязывает безрассудно бросаться на кого-то, не думая о последствиях. Это способность, трезво оценив возможности, выбрав оружие и цель, принимать решения и поступать с полным самообладанием. Если выбрана шпага — значит шпага. Если ружье — пусть будет ружье. Если анонимка...

— Кстати, о ружье... Оно уже появилось.

— Это хорошо.

— Ошеверов провел испытания. Стреляет.

— Ружье и должно стрелять. А если не стреляет, то это не ружье, а приспособление для заколачивания гвоздей. Согласись чтобы подсунуть взрывчатку в машину — тоже нужна отвага. Спокойная, здравая готовность идти до конца.

— Послушай, Аристарх... Когда ты, глядя на фотографию можешь сказать — жив этот человек или мертв, здоров он или болен, и можешь даже назвать его болезнь, я тебе верю. Ты уже доказал, что можешь. Когда ты говоришь, глядя на фотографию, что этому человеку нужно срочно менять железные зубы на золотые, при том, что рот его закрыт и ты не знаешь, есть ли у него вообще какие-нибудь зубы, я тебе верю. Убедился. Но когда ты вот так, походя, судишь о нравственности общества...

— Почему походя? — возразил Аристарх. — Я живу в этом обществе, каждый день общаюсь с тем или иным его представителем. Чаще приходится общаться не с самыми лучшими, поскольку я — все-таки милиционер. Да, мне легче распознать человека с пороками. Глядя на человека, я всегда знаю, чего он стоит, как далеко готов пойти... Я вхожу в троллейбус и знаю, кто из его пассажиров написал анонимку, кто только собирается, а кто никогда этого не сделает.

— И сколько же пассажиров одного троллейбуса готовы это совершить?

— Если едут человек двадцать, то пятнадцать — готовы. Или уже лишились этой своей невинности. Ты напрасно думаешь об анонимке как о чем-то чрезвычайном. Это мешает тебе понять простую вещь, — Аристарх помолчал. — Анонимка для многих — единственный способ и самоутверждения, и самовыражения.

— Ты хочешь сказать...

— Да. Именно это я и хочу сказать. Когда у вас хотят опровергнуть чье-то мнение, то о сути не говорят. Первый вопрос: «А кто ты, собственно, такой, чтобы мнение иметь? Кто позволил тебе слова произносить? По какому праву воздух колеблешь?»

— Ты становишься трибуном, — сказал я.

— Нет, для трибуна у меня нет гнева.

— Но... разве ничего не меняется? Газеты дышат новизной, переменами, свежий ветер...

— Прости, — Аристарх сделал почти незаметное движение ладонями, как бы разводя их в стороны, — я не вижу ничего такого, чего не происходило бы и раньше. Газетные страницы не первый раз дышат столь взволнованно... С ними это частенько случается. Кстати, они уже успокаиваются.

— Слушай, — сказал я серьезно, на тебя напишут анонимку.

— Я даже знаю, кто это сделает, — Аристарх поднялся. — Сейчас у тебя раздастся телефонный звонок, ты его ждешь, разговор будет долгим... Я пошел.

— А кто позвонит? — быстро спросил я, торопясь использовать последнюю минуту, пока Аристарх не исчез. Дело в том, что не на все звонки мне хотелось отвечать, не на все я мог что-то ответить, а некоторых просто боялся.

— Она уже набирает номер в автомате на Петровке, как раз напротив Художественного салона. Там целый ряд автоматов, она стоит в третьем слева. Пока. Как-нибудь договорим и я расскажу тебе о человеке, который обдумывает анонимку на меня. Он неплохой парень, но слишком страстно читает газеты.

— Но это буду не я? — не удержался Автор от дурацкого вопроса.

— Надеюсь! — ответил Аристарх уже от порога.

И в этот момент прозвенел звонок. Я бросился к трубке, а когда оглянулся, Аристарха уже не было.

— Это ты? — спросил голос из трубки.

— Да.

— Ну, здравствуй!

— Здравствуй... Рад тебя слышать!

— Я тоже... Как поживаешь? Хватит.

Тайны Автора должны оставаться священными для читателя. Аристарх оказался прав, разговор был долгим, и человек, послушавший его, много бы понял, но к нашей истории это не имеет никакого отношения. Хотя, если задуматься, то как знать, как знать... Не будь этого разговора, не было бы следующей главы или она получилась бы другой... Все в этом мире взаимосвязано, и дай нам Бог силы и разума отличить причину от следствия, силу от слабости, счастье от беды, любовь от чего-то очень на нее похожего...