– Наших послушай‑кось! – предложил Бублик.

Ты, сорока‑белобока,

Научи меня летать.

Не высоко, не далеко –

Но чтоб навьим не достать.

В Киев‑граде слух пошел:

Кукиш‑де с ума сошел.

Все добро раздал народу,

Перейдя на хлеб и воду!

Ифигениус блажной

Всех стращает сатаной.

Чаше б в зеркало глядел,

Там бы сатану и зрел!..

– Ха! – скривилась птица алконост. – Да так‑то любой дурень безголосый наворотить может! На вот, выкуси!

Вот кикимора у леса

Сидит с кошкой как принцесса.

Мужичка б вместо кота –

И пошла бы суета…

Как изба на курьих ножках

Наклонилася немножко.

Петушка бы завести –

Будут яйца нам нести!

Бублик лезть хотел на птаху,

Как стянул свою рубаху –

Ноги‑дуги, руки в бок –

Одним словом – колобок.

– Держись! – посулил задетый за живое стройный и ладный собой сатиренок.

Гром гремит, земля трясется

Фига на коне несется

Или птица‑алконост –

Не поймешь, чей это хвост.

…Человек в лиловой сутане, даром, что не помнил ни одной частушки, самозабвенно драл горло вместе со всеми, подхватывая незамысловатые слова и мотивы песенок.

И неважно, что он совершенно не имел представления о том, кто такие эти самые князь Велимир, Фига, Кукиш, Ифигениус.

Главное, что ему было весело. И так спокойно на душе, как никогда…

Куявия, Искоростень

– …Мышка бежала, хвостиком махнула, Колобок упал, Курочка Ряба его склевала. Оголодавшему Волку пришлось съесть Зайца. От одиночества Лиса сманила в компаньоны любимого Кота Деда с Бабкой и вместе с ним ушла жить в леса дремучие. В округе без Кота и Лисы в несметном количестве развелись грызуны. Они уничтожили леса, поля, сусеки и амбары. Вот так и захирело то царство, – закончила Файервинд, когда вдали показались городские стены.

И сразу настроение веселиться пропало. Ибо высоко над остроконечными крышами в небо поднимались дымы пожаров. Три, пять, восемь…

Но не было ни звуков битвы, ни потоков беженцев. И врагов тоже видно не было.

И это казалось весьма неприятным.

Ладно, раз сил неприятеля не наблюдается, то ничего не остается, как идти вперед и узнать, что там происходит, в этом Искоростене.

Обычно у главных ворот не протолкнуться – грязь, пыль, толпа приезжих и отъезжающих, всякий сброд, ошивающийся вокруг да около в чаянии легкой наживы.

Но на этот раз окрест было безлюдно. Поломанные телеги, разбросанные товары, дохлые лошади – и никого живого.

То тут, то там виднелись непонятные пятна, похожие на засохшую болотную жижу. Гавейн переглянулся с Парсифалем, и оба одновременно кивнули. Знакомое дело.

Отряд осторожно приблизился.

Прямо перед воротами стояла заляпанная дорожной грязью вывеска, сделанная из толстой дубовой доски, приколоченной к двум просмоленным деревянным столбам. Надпись, сделанная «офигеницей» (о, уже и сюда труды преосвященного распространились), объясняла, с каким количеством денег надо расстаться, чтобы попасть за эти самые ворота:

Смерд – одна резана.

Павозка – три резаны.

Купец – пять резан.

Баярин – полкуны.

Халопы – полрезаны.

Ниже была написана корявым почерком с помощью угля еще пара строк:

Свищенников и манахав – бес платно.

И под этим:

Дамавым, лесшим, русалкам, потерчатам, мавкам, чиртям и протчим – вход в Искоростен строго заприщен пад страхом онафимы.

Оставался открытым вопрос, кто будет накладывать «онафиму» на лешего или русалку, которая вздумает пройти в город, но, возможно, ответ на это давала толстая дубина, стоявшая у калитки караульни.

Сами по себе ворота, встроенные прямо в высоченную замшелую крепостную стену, были невелики, в них с трудом могла протиснуться одна повозка или разъехаться три всадника, но при этом сделаны они были довольно добротно. Толстые створки мореного дуба, обитые листами железа, готовы захлопнуться в любой момент, влекомые сложным механизмом из цепей и шестеренок, изготовленных, как пояснил Лют, специально выписанным из имперских пределов механикусом, а перед ними вверх поднята еще и здоровенная решетка с острыми зубцами.

В этой картине не хватало кое‑чего. А именно – стражников в кольчугах и с копьями.

Когда ратники подъехали к воротам еще ближе, миновав маленькие и грязные лачуги, жмущиеся ко внешним городским стенам, то это было первое, что бросилось им в глаза.

И даже по одному этому, если не иметь в виду ни следов побоища и паники у ворот, ни столбов дыма над городом, было ясно – с Искоростенем стряслась беда.

Тут они решили разделиться.

Человек тридцать лучших бойцов и дружинного экзорциста, отца Павсикакия, Лют взял с собой. С ними же двинулась и троица – ведьма и рыцари.

Остальные псы Господни и отряд княжеских дружинников остались караулить у ворот.

Дозорные миновали пустые ворота и двинулись по главной улице к центру города.

Судя по остаткам вывесок на домах, в них еще недавно жили очень уважаемые люди – торговцы, хозяева харчевен, лекари…

По улице вдруг пробежала какая‑то старушка. Она кричала:

– Грядет царство Чернобога! Вы уже все мертвые!

В нормальной ситуации прибывшие сочли бы ее сумасшедшей нищенкой. Но сейчас…

– Да что здесь творится? – поймал бабку один из псов.

– Чернобог! Он погрузит мир во тьму! Царство мертвых наступает!

– Спокойствие, только спокойствие, – сказал сотник и ласково схватил бабульку за рукав. – Объяснись, пожалуйста, что тут у вас происходит?

– Вы уже все мертвые! Все здесь мертвые!!! Настал час нечисти! – прошипела старуха и рванулась так, что часть рукава осталась в кулаке Люта.

Он осмотрел свою добычу, бросил лохмотья на землю, смачно сплюнул и обратился к друзьям:

– Кажется, у нас тут будут неприятности!

И подмигнул Файервинд.

Вдруг из‑за угла прямо под ноги лошадям бросился странный тип и заголосил:

– Она ведьма! Кого хотите спросите, настоящая ведьма. Вечно какие‑то травки мешала, порошки, сыну моему голову заморочила. Это она хотела меня отравить да просчиталась, дура, что‑то не то намешала. Ну не собирался я ее убивать!..