– Потому что у меня есть сила! – Она ударила кулаком в землю, ободрав костяшки пальцев. – И если бы я использовала ее так, как просил Барта, ничего этого не случилось бы!

Сендоа сжал ее руки и сверкнул глазами.

– Нет, случилось. Велизар никогда не желал, чтобы твой народ вернулся к своим сказкам о Вийесте и Сновидице. Он готов был изрыгать любую ложь, которая помогла бы ему достичь цели, а его единственной целью было стать королем. Но чтобы стать королем, он должен был избавиться от тебя. Твоя подруга пала жертвой его игры. Ее кровь на руках Велизара, а не на твоих.

Кали хотела поспорить с ним, опровергнуть его доводы и вновь окунуться в свое чувство вины. Ведь если это ее вина, значит, в ее силах было что-то исправить и предотвратить. Если вина на ней, то и контроль у нее.

– Может, ты и прав, но я была дурой, не используя мое… – она замолчала, подыскивая нужное слово, – проклятие. Впредь я не хочу быть его жертвой. Не желаю быть беспомощной, – она посмотрела на иву, вспоминая листья цвета крови. – Этот кошмар… не последний. Лощина в ужасе. Страх настигает их во снах, и они втягивают в них меня, – ее взгляд обратился к лицу Сендоа. – Я не могу выбраться, пока они не проснутся. Нужно это прекратить. Я должна научиться контролировать это.

– Возможно, чтобы управлять хаосом, нужно сначала потеряться в нем.

Кали открыла рот.

– Разве я недостаточно потеряна?

Он растянул губы в легкой встревоженной улыбке.

– Ты потерялась в борьбе за то, чтобы держаться подальше. Но когда ты проникаешь в сны, то прикасаешься к самым хрупким истинам Лощины. К неприглядным вещам, которые люди предпочитают скрывать от всех. Они есть и у тебя, сумасбродный ягненочек.

Она скорчила гримасу.

– Я не очень понимаю твои божественные речи.

– Ты всю жизнь боялась осуждения Лощины, – сказал он. – Знала, что они следят за тобой, и поэтому заперлась в своей скорлупе. Но когда тело и разум устали от этой оболочки, твой дух вырвался на свободу, пока ты спала.

Кали ощутила, как ее сердце падает, как обрушилась обугленная древесина дома Барты.

– Лана… я сказала ей то же самое, – вспомнила она. – Когда ты не позволяешь себе принять правду, она открывается через твои сны.

Сендоа вздохнул.

– И ты поступаешь так же. Чем сильнее ты отгораживаешься, тем большей силой его наделяешь. Приветствуй свой дар и обретешь легкость в мире снов. Возможно, даже найдешь свой путь.

– Я не знаю, с чего начать, – призналась Кали. – Во мне столько дурного. Гордость и злоба пятнают мои помыслы. Я пришла к тебе, потому что не могла верить никому в Лощине, но я и тебе не доверяю. Как я могу? Ты брат дьявола, отнявшего у меня все. Ты убил своего сородича из мести, – она горько рассмеялась. – Я не виню тебя; я все прекрасно понимаю, и меня это пугает, потому что я такая же.

Слезы текли по ее лицу, а вместе с ними выплескивалась годами невысказанная правда.

– Я не благородна, не сострадательна и не умею прощать. Всю свою жизнь я насмехалась над Лощиной, презирала ее жителей. – Кали сжала руки в кулаки. Ярость исходила от нее, вторя завываниям ветра. – Я ненавижу их, – кипела она; завеса между мирами задрожала. – Ненавижу их каждым отпущенным мне вдохом.

Швы реальности затрещали, из теней деревьев выскальзывали фантомы, духи поднимались из бездонных недр земли, пронзаясь пожелтевшими ногтями в почву.

– Они не дали мне ничего, кроме боли.

Сендоа схватил ее за руку, и чары развеялись.

– В тебе столько ненависти, что хватит на десяток жизней. – Он криво улыбнулся. – С такой злобой, Сновидица, может посоперничать только Велизар.

Кали тяжело дышала, не в силах обуздать свой гнев.

– К черту Велизара.

– Успокойся. – Он придвинулся ближе. – Ты рушишь границу между мирами.

– Мне все равно, – сплюнула Кали. – Пусть рухнет. Пусть Лощина окунется в собственные кошмары, как пришлось мне.

Он обвил рукой ее талию и притянул девушку к себе.

– Это и есть твоя самая хрупкая истина? – спросил он, прижавшись лбом к ее лбу. – Желание уничтожить их?

Она колебалась, слова застряли в горле. Ответив «да», она бы солгала.

– Я-я не знаю, – заикаясь, пролепетала она и прижала ладони к его груди. – Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Уязвимость.

– Я уязвима! – Она отстранилась, но не смогла его оттолкнуть. – Я пытаюсь объяснить, как сильно ненавижу Лощину! Сколько гнева и ненависти во мне!

Сендоа сомкнул пальцы на ее запястье, когда она попыталась вырваться.

– Нет, – строго сказал он. – Гнев – твоя скорлупа. Он защищает то, что под ним скрывается.

– Откуда ты знаешь? Ты убил собственного брата!

– А знаешь ли ты, что я делал после того, как убил своего брата? – Он притянул Кали к себе и запустил пальцы в ее волосы, прогоняя ее гнев, а затем приблизил губы на расстояние вдоха к ее губам. – Я скорбел.

Кали молча вглядывалась в суровые черты его лица. Внезапно он показался ей измученным и разбитым. Девушка сглотнула и тихо спросила:

– Что скрывается под скорлупой?

Сендоа прислонился к иве и двумя руками обнял Кали. Мягко прижав девушку к своей груди, он вздохнул и взглянул на лазурный рассвет.

– Боль.

Лежа на лесной траве, Кали смотрела на мерно покачивающуюся крону древней ивы. Девушка вдохнула и перевернулась, под ее весом захрустели листья.

На этот раз Кали погрузилась в сон умышленно.

Она закрыла глаза и прислушалась к пению птиц, беличьей возне и шорохам любопытных лисиц.

Я спущусь в мир снов.

Слова эхом отозвались в ее сознании и затихли.

Спущусь, как умею только я.

Кали почувствовала, что медленно, почти незаметно опускается под землю. Свежий ветерок постепенно затихал по мере того, как исчезал мир бодрствования. Остался лишь шепот изумрудных листьев ивы и гипнотический танец ее качающихся ветвей.

Земля отклонилась от своей оси, и Кали обнаружила, что стоит на том месте, где несколькими мгновениями ранее лежала. Изумрудные листья теперь мерцали, как рубины, а с их кончиков капал вязкий розовый нектар.

Она попала в очередной кошмар.

Кали застонала от разочарования. Да, она хотела попасть в мир снов, но на собственных условиях. И опять потерпела неудачу. Нелегко прокладывать путь, когда ее дух влекло к умам, поглощенным ее отсутствием.