посторонними женщинами, надевать тапочки в прихожей, не играть на инструменте после десяти вечера, когда родители ложились спать. Кстати, ссылаясь на этот запрет, Дон сохранил съёмную квартиру.

Поначалу, выслушивая мои претензии и имея склонность к философским обобщениям, он терпеливо объяснял:

– Хочешь воплотить в реальность свой идеал? Только кажется, что владея покорным мужем, сидящим у тебя под юбкой, ты обретёшь покой и счастье. Это будет другой мужчина, ограниченный своей жалкой ролью и тебе неинтересный. Первая начнёшь искать того, что обостряет чувства. Смирись, и относись к человеческой природе с большим пониманием.

До понимания я ещё не созрела. В конце концов Дону надоели директивы и притеснения.

– Слушай девочка, – жёстко сказал он. – Идя в загс, ты сделала выбор. Была дочерью своих родителей, а стала моей женой. Если вы будете в четыре руки меня воспитывать, я быстро откочую в свою берлогу, а тебе придётся искать нового мужа, более покладистого.

У меня сбилось дыхание:

– Что ты… Больше никогда…

Вот так. Я считала, он должен быть рад уже тому, что я рядом. Оказывается, Дону тоже приходится меня терпеть. Понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать – он счастлив помимо меня, занимаясь делом всей своей жизни, а я лишь удобное приложение.

В творческой среде живут громкими успехами, провалами, будоражащими планами, профессиональными интригами. Исполнителям некогда болеть, долго отдыхать, впадать в депрессию или запой. Один оперный певец рассказывал, как Милашкина на пятый день после операции аппендицита, держась за живот, уже скакала на репетиции по деревянным «станкам», чтобы роль не отдали другой исполнительнице. Когда певец или музыкант не появляется на спевках, спектаклях, концертах, а фамилия исчезает из афиш, его забывают не просто быстро, а очень быстро, причём, как публика, так и партнёры. Время творческих поколений коротко, они меняются стремительно, и в конце концов память о предыдущем стирается напрочь. Кто не дышал запахом кулис, тому эта трагедия незнакома.

Дон был заложником собственного таланта, а я воспринимала его как обычного человека. Нельзя смешивать атмосферу высокого искусства и обыденную жизнь, повязанную по рукам и ногам устойчивыми правилами. Ничего хорошего не получится. У всех свои недостатки и достоинства. А поцелованных Богом, вообще глупо мерить общим аршином.

25 августа.

Проснулась, а Нины нет, наверное, пошла на ярмарку выходного дня и застряла в очереди: она всегда выбирает самую длинную, считая, что именно здесь лучший товар за меньшую стоимость. Ей виднее. Не ограниченная в деньгах, она всё равно экономит, как большинство жителей России, которые никогда не жили богато, даже в «тучные годы». Это уже в характере.

Жара. Случайные капли дождя упали на выжженную солнцем землю и тут же испарились, наполнив воздух запахом горячей пыли. Вспомнился сеновал, на который затащил меня Дон, когда однажды взял на охоту и вдруг разразилась гроза. Я всегда получала удовольствие от близости, но тут испытала восторг. Меня крутило в конвульсиях, а Дон блаженно посмеивался. Ему было со мной хорошо. Любовь – великая тайна, где не действуют писаные законы, где начало и конец прячутся в розовых туманах и слезах.

Призываю разбежавшиеся мысли к порядку. Итак. Мне осталось сделать последний рывок – сдать госэкзамены, когда я почувствовала себя беременной. Если это случается впервые – полагается рожать.

Дон отнёсся к сообщению панически.

– Ты что, опупела? Нам рано иметь детей. Я ещё не устроен, ты студентка. Полгода будешь ходить пузатой недотрогой, потом какой-то червяк своим писком станет отвлекать меня от занятий. Вряд ли грязные пелёнки вдохновляют. А мне нужна красота, я должен держать её в руках каждый день, без красоты я погибну.

Негоже дразнить судьбу. Если бы он знал, как некрасиво будет умирать.

– Делай аборт, – подытожил Дон без раздумий.

Этого он требовал прежде от своих любовниц, если те случайно залетали. Я отказалась категорически, что объяснялось страхом перед болью: в то время эти операции делали без наркоза, а роды – процесс естественный, смутный и где-то далеко. К тому же пугала вероятность оказаться бездетной. Неполноценную женщину Дон точно бросит, независимо от того, нужен ему ребёнок или нет. По совету более искушенных институтских подружек, я приняла испытанные меры: выпила пару таблеток синестрола и легла в горячую ванну, результат – ноль. Придётся рожать.

Дон уступил. Он не любил скандалов, женских слёз и революций. В конце концов, есть тёща и домработница, ну, наймут ещё няню. Мою настойчивость принял с удивлением, опрометчиво решив, что у меня есть характер и собственное мнение.

Потребности в отцовстве он не чувствовал. Одно дело иметь женщину под рукой, чтобы не тратить драгоценное время на поиски, подарки и прелюдии, другое – ребёнок. Как ни странно, я тоже не ощущала себя священным сосудом новой жизни, не испытывала материнских позывов и трепета от растущего живота – только неудобство, и постоянно хотелось солёных огурцов.

В свою очередь, Крокодилица посчитала, что зять выполнил назначенную функцию, от него пора избавиться, и, чтобы ускорить дело, завела соглядатаев. Дон аскетом не был, за ним числились шалости и интрижки, о которых она со злорадством меня оповещала.

– Твой музыкант опять спутался с какой-то хористкой.

Как будто мне станет легче, если он трахнет примадонну.

– Враньё! – вопила я.

– Ты должна его бросить. Ребёнка мы с папой воспитаем.

В бешенстве от того, что у меня пытаются отобрать Дона, я замахивалась на Крокодилицу кулаком. Но та не унималась. Живот уже торчал до носа, а она методично доводила меня до истерик.

– Разводись немедленно!

– Ненавижу! – заходилась я в крике. – Ты мне не мать!

Господи, прости. Она мстила не мне, а собственному мужу, которого приручить не получалось, хотя этой цели отдана вся жизнь. Он был хитрее и всё время ускользал, что выводило её из равновесия, заставляя отыгрываться на мне.

Между тем я вовсе не была убеждена в верности Дона. Ссылаясь на то, что интимные отношения могут повредить эмбриону, он всё чаще ночевал не дома, а в своей «студии». А вдруг муж действительно увлёкся женщиной с ярким талантом, как я увлеклась им самим? Вдобавок его всегда соблазняла плоть.

– У мужчины другая физика, – просвещал он меня. – Фрейд писал, что все болезни представителей сильного пола вызваны подавлением сексуальных желаний. Заставлять мужчину жить с одной женщиной – насилие над природой. Самец нацелен на то, чтобы покрыть как можно больше самок. Сисястые и жопастые привлекают сильнее. Любовь – лишь приманка, как для бабочки яркий цвет лепестков. А ты, особенно в компании или в ресторане, даже смотреть должна только на меня, а не разглядывать