прибыльным делом из-за разразившегося на юге строительного бума. Моя доля в пятьдесят процентов давала мне право проголосовать за или против и даже наложить вето на деятельность предприятия, но пока что отец не давал мне повода воспользоваться этим. И кроме того, отцу нужен был самый лучший менеджер, чтобы управиться с его невероятно разросшимся делом. Но гораздо важнее были его выплаты ветеранам, отправленным в отставку.

Все эти события лучше всего были описаны в письме от матери:

Дорогой наш сын!

Мы всегда скучаем по тебе. Дедушка занят больше, чем когда-либо, в роли финансиста. Местные жители называют его «серебряные счеты».

У твоего отца теперь в подчинении более пяти тысяч рабочих. И, поскольку все его работники — отставные военные, они называют его генералом. Он заслужил это прозвище, и оно ему нравится. И у деда, и у отца дела идут настолько хорошо, что мы решили пригласить тебя присоединиться к нам. Они согласились предоставить тебе минимальную долю участия, которая составит двадцать пять процентов от их собственности (как тебе известно, их доля в предприятиях составляет пятьдесят процентов, а другая половина принадлежит пассивным партнерам). Постепенно ты станешь равноправным совладельцем, а твои доходы будут более чем достаточными для того, чтобы создать семью.

Будущее Китая связано с югом. Люди, земля, непосредственная близость других стран Юго-Восточной Азии — все это убеждает меня в том, что ты скорее преуспеешь здесь, чем на севере, где все еще правит коммунистическая бюрократия. Мы знаем, что у тебя большие амбиции. Мой тебе совет, начни с какого-то определенного места, почему бы не отсюда? Кроме того — это твой дом. Разве может быть лучшее место для любого начинания, чем собственная семья?

Ты доставишь нам огромную радость, если вернешься, чтобы получить свою часть неожиданно свалившегося на нас богатства, которое ниспослал Будда.

Надеюсь, что ты серьезно задумаешься над нашим предложением.

С любовью

Мама, папа и дедушка.

«Я и так уже ваш партнер», — сказал я себе.

Но больше всего меня раздражали постоянные мамины намеки, что я должен создать семью. Она полностью игнорировала то, что я уже жил с Суми. Мама никогда не упоминала ее имени и не интересовалась ею, но еще меньше ее занимала судьба маленького Тай Пиня.

«О, эта дикарка с темным прошлым и ребенком на руках» — я как будто услышал, как она произносит это, когда я заговорил о помолвке с Суми.

Я не хотел раньше времени мучить мать. Мы с Суми договорились, что поженимся через два года. В моих планах было вновь постепенно познакомить двух самых главных женщин в моей жизни. Я был уверен, что если у них будет достаточно времени, то они полюбят друг друга, если не ради себя, то хотя бы ради меня.

В бурные восьмидесятые, когда я думал об этом, Пекин был проходным двором, в котором встречались «новые китайские богачи», и люди со связями, молодые энергичные предприниматели и мечтатели, считавшие, что деньги посыплются им на голову с древа капитализма сами собой. О деньгах говорили все. Зарождающийся капитализм, как запретный плод, заставлял всех пускать слюни от вожделения. И хотя коммунизм все еще оставался ведущей силой, некоторые стали потихонечку преодолевать его барьеры. Было какое-то чувство мистики и авантюризма в происходящем. Искатели приключений и денег создавали свои собственные тайные кружки. И эти тайные общества сумели переориентировать взгляды определенных слоев общества.

Я с удовольствием общался с этими колоритными новыми предпринимателями. Они сами находили меня, потому что представлял собой совершенно новое явление, получая значительные доходы из неизвестных источников. Но еще важнее оказалось то, что у меня были черты представителей голубой крови. Это автоматически делало меня человеком, достойным доверия. В моей фамилии Лон все еще звучало эхо мрачного прошлого могущественного Китая. Временное падение моей семьи делало меня в глазах этих людей героем. Я был для них графом Монте-Кристо, человеком, который сумел вернуться. Я стал говорить с небольшим гонконгским акцентом, столь популярным теперь. Если того требовали обстоятельства, я легко переходил на английский, который американцы считали смесью кокни с пышным южнокитайским креном. Именно благодаря знанию английского я познакомился с тощим долговязым парнем по имени Говард Джинджер из газеты «Нью-Йорк таймс» и румяным усатым виргинцем Майком Блейком, которого я записал в его собутыльники.

Говард являлся владельцем бюро, в котором он был и начальник и репортер. Он вел жизнь на манер вольного стрелка, нежелательного элемента, создающего ненужные проблемы, и вскоре стал врагом всей страны, потому что просто старался писать правду. Он был иностранным дьяволом, за которым постоянно следили китайские спецслужбы, пытающиеся помешать его общению с китайцами, поскольку через них происходила утечка всякого рода щекотливых фактов и информации непосредственно из правительственных кругов страны.

Однажды мы встретились в роскошном баре отеля «Дружба» — месте, куда ходили люди, чтобы быть у всех на виду.

— Я накопал кучи грязи о коммунизме и за это заслужил гораздо лучшую личную охрану, чем у самого президента Рейгана, — сказал мне Говард, смеясь над своим пророчеством и потягивая мартини. — Как-то раз я попал в Шанхайский аэропорт. Мужской туалет был занят, поэтому я решил воспользоваться женским. Надо было видеть лица этих агентов, когда я выходил оттуда. Они встали у дверей и не давали войти огромному хвосту женщин, которые уже готовы были убить их. Эти ищейки — повсюду, куда бы я ни направлялся. Тебе не следует слишком часто показываться в моем обществе. — Он поставил свой стакан на стол.

— У меня есть защита, не беспокойся, — сказал я, сославшись на моих дружков среди сыновей боссов, отцы которых были в тот момент у руля.

— Настанет день, когда даже твои приятели, детки вождей не смогут спасти тебя. — Говард был человеком, постоянно пребывающим в унынии, он смотрел в будущее с пессимизмом.

— Что ты имеешь в виду?

— Вашего лидера Хэн Ту газета «Таймс» назвала «человеком года». Вскоре он станет врагом самому себе, потому что люди ждут большего, чем он может сделать, прежде чем почувствует, что находится в опасном положении. Я полагаю, что он уже достиг этой критической точки.

— И что же нам следует сделать? — спросил я.

— Проси большего.

— Но ты говоришь, что это только ускорит трагическую развязку.

— Если ты не будешь требовать многого, ты этого и не получишь.

— Постоянная борьба.

— Тан, — Говард похлопал меня по плечу, — ты с твоими способностями можешь стать могущественным борцом за свободу.

— Я не хочу иметь ничего общего с политикой, — ответил я.

— Это — твоя судьба. Это у тебя