Сначала вообще ничего не происходило. Только Ким, осознав вдруг, что его больше никто не поддевает когтями под ребра, опустился, как стоял, на пол – и, закрыв глаза, привалился к стене.

А потом коты вздрогнули и обернулись к Вите, а спустя несколько секунд из вентиляционного хода послышалось стремительное шебуршание и неясный урчащий рокот, он накатывал все ближе, ближе и вдруг выплеснулся наружу (решетка сорвалась и грохнулась на пол) – «хорошшо-хорошшо-хорошшо!» – вместе с чумазым, покрытым пылью и штукатуркой котенком. «Бам – хрлясь» – Кеша сиганул на спинку кровати, перепрыгнул на окно, рухнул вниз вместе с занавесками и карнизом – «Ишщем – жждем! Ишщем – жждем!» – и заходил колесом по стенкам, оставляя глубокие царапины.

– Хорошшо-хорошшо-хорошшо…

– Кеша! – ахнула Вита. – Ты что творишь?! Иди сюда!

Котенок послушно метнулся к ней, обхватил всеми четырьмя лапками, спрятал мордочку под мышкой и уже умиротворенно забубнил свое «хорошшо…». Коты вышли из столбняка.

– Что есть «Кеша»? – спросил тот, кто все это время говорил. Кот, Кот с большой буквы, Кот как имя, Вита в конце концов назвала его – до выяснения обстоятельств. Тот, который молчал, получил номер – Второй.

– Кеша – это он, – пояснила Вита, поглаживая малыша по голове. – Мы его так назвали. Кешенька. Имя такое. Ему понравилось.

– Хочу такого же хомячка, – чуть слышно, не открывая глаз, пробормотал Ким.

Коты сдвинули головы и возбужденно заговорили между собой на гортанно-урчащем языке. Потом Кот чуть возвысил голос, и Кеша перепрыгнул к нему. Тут настала Витина очередь удивляться: после короткой паузы котенок без усилий заговорил на том же языке, что и взрослые. Странное совещание продолжалось недолго, минут пять-семь, и за это время Ким успел оклематься, встать на четвереньки и перебраться в противоположный от совещающихся уголок. Вита взглядом спросила его: как? Он взялся за голову, чем-то напомнив одну из четырех даосских обезьянок.

Взрослые коты, словно зеркальные двойники, повернулись к Вите, выставив перед собой малыша, прижали кулаки к головам, поклонились. Кеша, не заморачиваясь формальностями, запрыгнул на кровать и обнял Виту сзади за шею.

– Мы есть крайне признательны и удивлены, – заговорил Кот. – Мы есть обязаны. Это небывало-ново-невозможно. Маленькая пара. Единый воздух, единый свет, единая мысль, единая жизнь. Невозможно порознь. Потом, большие – иногда. Маленькие – никогда. Глазам верить ли? Один, маленький, полный, единый. Дышит. Носит имя. Значит, есть второй единый. Большой – родитель. Два родитель? Два давали имя?

– Да, – прошептала Вита. – Двое…

– Истинно. Заключается, ваш маленький человек общий. Кешша. Вы есть родитель. Два родитель. Понятен есть?

В полном обалдении Вита шевелила губами.

– Хорошший, – подсказал Кеша. – Большшшой.

– Как честный человек теперь он обязан на мне жениться… – Это не было мыслью. Это была автоматическая словесная затычка.

– Одно неосторожное движение – и ты отец, – прокомментировал Ким. И чудом уклонился от свистнувшего в воздухе апельсина.

* * *

Геловани не мог позволить себе послеполетной реакции, а потому выпил пол-литра крепчайшего черного кофе, это не так чтобы помогло, и тогда он уговорил доктора Майе («…вообще-то я канадец, живу в Амстердаме, а с этими ребятами зарубился по контракту…») влить ему в трицепс какое-то снадобье, от которого действительно усталость и вялость как рукой сняло, но которое обладало продолжительным побочным эффектом, крайне нежелательным на таких вот изолированных от мира базах: возникла совершенно сумасшедшая беспредметная эрекция. С внешним своим видом Геловани кое-как управился, притянув озорника брючным ремнем к животу, но мысли постоянно уходили куда-то не туда – то к Мальборо, то к этой бедняжке на койке в медотсеке… Видения приходилось отгонять, как мух. Они тут же возвращались.

Полчаса Геловани потратил, шифруя телеграмму в Пулково. Не помогло.

Эскадра на «Мтубатуба» базировалась небольшая, тридцать шесть боевых бортов (точно таких же, как у него, «Портосов», только французской постройки; в бою было потеряно восемь) и десять транспортных, – но командовал ею вице-адмирал, поджарый седой зулус по имени Рейли и с совершенно непроизносимой фамилией. Геловани сидел в его кабинете, равнодушно разглядывал богатую коллекцию развешанного по стенам старинного оружия и пил из высокого стального бокала какую-то чересчур крепкую гадость, отдававшую жженой резиной, патокой и зубной пастой. Налито это было из красивой черной бутылки со множеством печатей, так что Геловани приходилось пенять разве что на свои недостаточно проработанные вкусовые пристрастия…

– То, что вы рассказали, мистер фест, удивительно и совершенно неправдоподобно, – сказал хозяин кабинета, раскуривая кривую норвежскую трубку. – Но ваш выговор превосходен, вы правильно расставляете слова в предложениях – в отличие от моих пилотов, – и поэтому я вынужден вам поверить… я уже не говорю про великолепные снимки… – Он пыхнул дымом и сложил тонкие серые губы в тильду: один уголок рта вверх, другой вниз. – Вы абсолютно уверены, что это были марцалы?

– Это были корабли марцалов, – сказал Геловани. – Их стандартные эсминцы. В наших альбомах они именуются «Звездные птицы». – Он произнес название по-русски и тут же перевел на английский. – В этом у меня нет ни малейших сомнений. Были ли на борту именно марцалы – этого я знать не могу.

– «Старбердс»… – протянул адмирал. – Как же вам удалось от них уйти? Тем более что ваш визибл…

– Я только об этом и думаю, – соврал Геловани. – И единственное, что приходит на ум, – это то, что их тоже ослепило. Видимо, этот остров как-то пытался защищаться…

– Остров – защищаться… – Адмирал снова запыхал трубкой. – Я приказал проверить. Все визиблы на нашей базе с периодичностью примерно раз в полторы-три минуты выдают сбой. Все одновременно. Несомненно, это внешнее воздействие. Неясной природы. Периодичность сбоев не строгая, закономерности изменений ритма пока не установлено. С поверхности никаких летающих объектов в радиусе пяти тысяч миль не определяется, пространство кажется удивительно пустым… впрочем, как вы знаете, с поверхности всегда мало что улавливается…

Не выпуская изо рта курительной трубки, он поднял телефонную, сказал что-то на непонятном языке, подождал ответа, покачал головой. Снова сказал что-то, коротко и устало.

– Никаких изменений, – сказал он. – Визиблы сбоят. Я приказал прекратить наблюдения за пространством. Мальчикам очень больно.

Геловани внутренне поежился. Он помнил, как отходил – да что там, отходит до сих пор – Исса после того, как визибл взбесился. Исса так это и воспринял: взбесился. Все перемешалось…

– Мой корабль готов к вылету? – спросил Геловани.

– Да, – медленно кивнул головой адмирал. – В любую минуту. Вы поведете сами? Или возьмете свежего пилота?

Секунду-другую Геловани колебался. Потом покачал головой: