Договорил Оюн, внимательно посмотрел на окружающих: кто как отреагирует? Дети наперебой просят рассказать следующую легенду. Мужчины между делом подливают в берестяные кружки золотой настой, предлагая рассказчику присоединиться к ним. Женщины потихоньку заговорили о своих проблемах. И только Софья, будто простреленная молнией, прикрывая платком половину лица, смотрит в землю. Ее мысли наполнены эйфорией познания: неужели?! Сердце женщины работает под неожиданным всплеском адреналина: не может быть!.. Сознание отказывается верить: почему не догадалась сама раньше… все так просто!

Поводом для неожиданного восприятия послужили последние слова Оюна из легенды: «Ашкиняк стал бросать камни вниз. Они разбудили снег, много снега! За братьями побежала большая лавина…, два больших камня догнали братьев и задавили их сверху!.. Никогда братья не могут выбраться из-под них… так приказал Хозяин гор, потому что нельзя показывать богатства Саян людям!..» В этой простой, самобытной, по-дикому примитивной легенде Софья услышала, увидела смысл Великой тайны, которую люди не могут и не должны знать вот уже двести лет. Тайна исчезновения золотой буддийской статуи Бога Тотан! Это было невероятно, но реально. Не ведая того, Оюн подсказал Софье, где лежит золотая статуя. Однако Софья благодаря своему скрытному, тихому характеру не торопилась кричать об этом на весь мир.

Наступила ночь. Женщины окликнули детей на отдых. Сыяна увела своих в чум. Погорельцевы, бабушка Мария Яковлевна, Софья и Таня позвали своих чад в дом. Последние, уставшие от беготни и суеты, просят бабушку Марию Яковлевну рассказать свою, русскую сказку, но время берет свое. Таня ведет малышей к себе в комнаты. Софья бережно берет сына за ручку и тянет в свою половину:

– Пойдем, сынок, отдыхать!..

Гришатка, усиленно потирая кулачками глаза, сонно бредет за матерью, ждет, когда она снимет с него верхнюю одежду, положит под теплое, пуховое одеяло.

– Маманя, а папка мой был храбрый охотник?

– Да, сынок! Твой отец был самый бесстрашный человек в Саянах!

– Он не боялся Ашкиняка?

– Нет, он не боялся медведя.

– Он не боялся ходить в тайгу один?

– Нет, он всегда ходил в лес один.

– Я тоже, когда вырасту… не буду медведя бояться! – зевая, закрывая глаза, говорит Гришатка.

– Ты у меня будешь самый смелый человек в лесу! – улыбаясь, Софья нежно целует сына в лоб.

– Как папка?

– Да. Как папка!

Мальчик тут же засыпает. Софья проворно обращается к образам, читает Вечернюю молитву, крестится сама и крестит сына. Потом осторожно ложится с Гришаткой рядом, бережно обнимает его и глубоко вздыхает. Софья счастлива!

Все время, пока они поднимались на Перевал Бабьих слез, шел мелкий, нудный дождь. На должной высоте он превратился в краповую, водянистую пыль. Плотное, непроглядное молоко ограничило видимость до нескольких метров, что подсказывало путникам о том, что они идут в зоне густых облаков. Напитавшаяся обильной влагой одежда сковывала движение. Грязь на тропе не держала шаг: лошади скользили, спотыкались. Путникам приходилось тянуть за собой наверх бедных животных за уздечку и как-то самим преодолевать крутой, бесконечный подъем. Дышать становилось все труднее, легким не хватало воздуха. В голове шумело, перед глазами плыли разноцветные круги. Даже собаки, тяжело дыша и высунув языки, шли рядом с хозяевами, не убегая далеко.

– Никогда мне этот перевал так тяжело не давался! – остановившись на минуту, с тяжелым дыханием заметил Фома Лукич. – Будто кто сзади держит, не пускает.

– Может, пустая затея? – в тон ему вторил Маркел.

– Ты хочешь вернуться назад? – спросила у мужа Таня.

И только Софья ничего не сказала, поправив на левой стороне лица платок, прошла мимо дальше, увлекая всех за собой вперед. Остальные медленно пошли за ней.

К камню с рисунком Погорельцевы добрались во второй половине дня. Впрочем, было непонятно, какое сейчас время суток. Густые облака застили небо. Солнца не видно. Серый мрак создавал полную неопределенность как в пространстве, так и во времени.

Привязав лошадей, немного отдышавшись, они достали рабочий инструмент. Фома Лукич и Маркел разобрали лопаты, заступы. Софья и Таня взяли в руки топоры. Перед началом работы все дружно прочитали молитву. Фома Лукич первым ударил заступом по земле.

Задуманное не казалось опрометчивым. Фома и Маркел должны сделать подкоп под камень с нижней стороны. Софья и Таня будут рубить жерди для укрепления, чтобы камень не свалился в яму и не задавил мужиков.

Работа спорилась. Мягкая земля легко подавалась на лопату. Один за другим в камень упирались прочные бревна. Очень быстро мужики углубились по пояс. Женщины за это время нарубили достаточно жердей, чтобы камень не сдвинулся с места под тяжестью.

В это время в погоде произошли удивительные перемены. После того как все прочитали молитву, вдруг прекратился дождь, с верховьев перевала подул легкий, мягкий ветерок. Он быстро прогнал дождевое облако. В дырявых тучах появилось яркое, по-летнему жаркое, июньское солнце. Природа ожила. Запели птицы, зашумели в распадках ручьи, по вершинам гор загулял теплый ветер, а на полянах раскрыли свои бутоны яркие горные цветы.

– Не иначе, как благость нам! – наблюдая необычное явление, перекрестился Фома Лукич. – Однако правильное дело делаем!

За ним перекрестились остальные, поклонились на все четыре стороны, продолжили работы.

Камень лежал на поверхности земли. Время и климатические условия придавили его в земную плоть лишь на несколько десятков сантиметров. Его вытянутая, граненая форма, – около пяти метров в длину, трех в ширину и двух в высоту, – заставляла задуматься, каким образом он мог оказаться здесь. Прикатиться сам он не мог, все равно где-то задержался бы среди нагромождения курумов, расположенных выше. Это доказывало предположения Софьи, что осколок скалы когда-то приехал сюда вместе со снегом, в лавине. В том, что это не просто камень, а оторвавшийся осколок скалы, подсказывали острые пики близстоящих каменных вершин. Светлые пятна на скалах – следы разрушений. Они говорили о том, что до настоящего времени скалы продолжают терять свой первоначальный облик под воздействием воды и температуры. И камень у тропы – это один из маленьких осколков, отколовшийся от единого монолита несколько сотен лет назад.

Выкопав удобную ямку, Фома Лукич и Маркел стали выбирать землю из-под камня. Чтобы докопаться до истины, им потребовалось немного времени и сил. Очень скоро под лопаты стали попадаться сопутствующие предметы: не успевшие сгнить от времени лошадиные кости, какие-то металлические предметы для упряжи, и даже кожаные ремешки. Вероятно, плотное прилегание камня к земле исключало доступ кислорода и воды, поэтому останки коня и упряжь сохранились под ним в удивительно целом виде.

Звякнуло железо. Лопата задела что-то металлическое. Осторожно, чтобы не повредить, мужики определили форму предмета, обкопали его со всех сторон, подрыли землю и… к их ногам вывалилась продолговатая, вся в земле глыба металла. Фома Лукич и Маркел взяли ее с двух сторон, немного очистили от грязи: проявилась фигура человека. Всем четверым было понятно, что они нашли. В сознании каждого нарастало возбужденные большого открытия. Она походила на нервную похоть золотой лихорадки, когда человек лишается рассудка при виде большого количества драгоценного металла. Однако Погорельцевы не были подвержены коварным, липким цепям-путам наживы. В их сердцах жила более богатая доля мировоззрения – вера в Единого Бога! А это чувство во сто крат сильнее слепой ярости семи заповедей.