И захлопнули дверь – чтобы не спросил еще что-нибудь такое же страшное.

В растерянности Буш стоял перед дверью. Как же хваленое восточное гостеприимство, на худой конец – простая человечность? Или азиаты так долго у нас живут, что забыли и про гостеприимство, и про человечность, не лучше местных теперь будут…

Буш очнулся, пришел в себя. Безжизненное белесое электричество от ламп дневного света заполняло пространство, мигало перед глазами, постукивало в висках: «умрешь – не умрешь, умрешь – не умрешь…».

Надо куда-то идти, не стоять же до второго пришествия. Но куда идти? В гостиницу его не пустят, документов нет. Может, обратно, в Москву? Но в Москве его и подавно никто не ждет, ни единая душа, если не считать Коршуна, но Коршун ведь скрылся неведомо куда, чтобы не подставлять его, Буша.

Минуты тикали, отсчитывая уходящую вечность, на улице в сырых и темных своих обносках топталась ночь, заглядывала в сердце глухими глазами. И он решился, да, он решился…

Когда Буш думал про себя, что нет у него в запасе плана «Б», он лукавил. План «Б» всегда есть, просто не хотел о нем вспоминать, надеялся, что обойдется. В принципе, план «Б» всегда имеется у любого, потому что Бог, если он есть, дал всем свободу воли, а если его нет, то и подавно делай что хочешь. Каждый человек перед лицом безысходности может призвать себе на помощь вечность и верную ее слугу смерть – равнодушную, тысячеликую, блаженно-страшную. Она придет, она обступит… о, она не промахнется, только повод дай!

Но Буш не хотел смерти, смерть у него была в плане «В» или даже еще дальше, как судьба распорядится. Не хотел он также и возвращения во дворец, на драконовый трон базилевса, это было еще похуже смерти.

Его план «Б» был совсем простой – Валерий Витальевич Кантришвили, грузин, авторитет и сын отечества. Тот самый Кантришвили, который и сам когда-то хотел его усыновить, дать ему свое родовое имя, деньги и всю финансовую империю. Но так уж вышло, что империя ему в руки отошла не финансовая, а самая настоящая. А Кантришвили стушевался, скрылся до времени за туманными горизонтами того самого отечества, которого был он верный сын.

Это был план не самый лучший, но другого сейчас у него не имелось. Буш вытащил мобильник – перед побегом из дворца Коршун дал ему, сказал, что симка серая, что по ней его не отследят – и набрал домашний телефон Грузина.

Некоторое время никто не подходил, потом трубку все-таки взяли.

– Алло? – сказал хмурый голос, Буш узнал Аслана, верного телохранителя Кантришвили.

– Аслан, привет, – проговорил он. – Это Буш, доктор, помнишь меня?

– Максим?! – Голос железного охранника дрогнул. – Ты где сейчас?

– Я тут, недалеко. Позови к трубке Валерия Витальевича, пожалуйста…

Секунду трубка молчала, потом заговорила:

– Хозяин не может подойти, ты где? Я приеду за тобой, заберу.

Буш секунду колебался. Аслан знал, что Буша забрали во дворец, и, может быть, догадывался, зачем. Не настучит ли он хранителям?

С другой стороны, Аслан предан Кантришвили и вряд ли играет за две стороны одновременно… В конце концов, волков бояться – в лес не ходить. Да и другого выхода все равно не было. И Буш назвал адрес.

Повесив трубку, задумался на миг – ждать тут или выйти на улицу? Решил на улицу, там ночь, а темнота всякому беглецу – мать родная и отец тоже.

На улице все было по-прежнему: мрачно и смутно. Сырость висела в воздухе, не развеивалась, но и на землю дождем пролиться не могла. Буш не стал стоять у подъезда, куда с трудом, но доставал все-таки рассеянный свет фонаря, прошел вдоль стены, слился во мраке с ее серым боком, сам себя уже не мог разглядеть, не говоря про остальной мир.

Спустя минуту, шелестя шинами, к подъезду подкатил небольшой крытый фургон, какие развозят по домам мебель. Инстинктивно Буш вжался в стену, чем-то ему этот фургон не понравился. Но тревога оказалась ложной: постояв минуту и ничего не выстояв, фургон поехал дальше по своим делам, завернул за угол.

Спустя еще пару минут из-за угла вышел невысокий худощавый человек, лица его в темноте было не разобрать, подошел к подъезду, набрал код, дверь открылась, и он исчез в дурно пахнущих глубинах дома.

Напряжение не оставляло Буша. Интуиция его обострилась, как у загнанного зверя, ему казалось, что и фургон, и худощавый тут не просто так. Хотя даже если гастарбайтеры позвонили хранителям, не могли те так скоро быть на месте. Нет-нет, нечего запугивать себя призраками, надо успокоиться и терпеливо ждать. По его расчетам, Аслан должен быть на месте минут через двадцать, не позже…

На всякий случай он все-таки нагнулся и нырнул в нишу под балконом первого этажа. Здесь и днем-то его трудно было обнаружить, а ночью и подавно.

И правильно сделал, что спрятался, потому что через минуту дверь подъезда открылась, оттуда снова вышел худощавый и внимательно огляделся. Глаза его просеивали тьму зорко, безжалостно, как глаза ночной рыси, протыкали ее насквозь. И он бы, конечно, увидел Буша, если бы тот стоял там же, где и раньше. Но Буш спрятался в нише, а бетонную стену не пробьет даже самый зоркий глаз, нет на это разрешения от науки физики…

Как-то незаметно, словно растворившись в темноте, исчез худощавый. Ночь успокоилась, отстоялась, даже сырости как будто стало в ней меньше. Буш подумал, что будь он во дворце, он бы наверняка уже спал. Но сейчас спать совсем не хотелось – то ли выспался днем, то ли от нервного напряжения.

Снаружи снова зашелестели шины. Буш выглянул из своего убежища и увидел в ночи знакомые очертания тяжелого, как носорог, джипа Аслана. На всякий случай не стал выходить – мало ли что, дождался, пока завибрирует в руке телефон.

– Доктор, ты где? – спросил Аслан в трубке. – Я уже на месте…

Буш неуклюже выбрался из своей ниши, озираясь, потрусил к автомобилю, влез внутрь, захлопнул дверь – и выдохнул наконец.

– Ты как? – спросил Аслан.

Буш только рукой махнул – поехали! Аслан понятливо кивнул, тронул педаль газа. Понемногу ускоряясь, выкатились они со двора, как птица на крыло, встали на прямую, стрелой, ночную дорогу, круглые километры споро покатились под колеса.

Следом за ними с погашенными фарами, неразличимый в ночи, без натуги и суеты поспевал фургон Лечи и капитана Сорокапута…

– Надо подкрепление вызвать, – сказал Леча, поглядывая на каменный профиль капитана.

– Не надо, – буркнул тот.

– Почему? – удивился Леча.

– Потому что тогда вся слава начальству достанется. Или тебе новая звездочка на погон не нужна?

Леча помолчал. Ему не нужна была новая звездочка, но, похоже, она очень нужна была Сорокапуту.

– А если не справимся? – спросил Леча.

Сорокапут слегка дернул уголком рта.

– Не справимся – тогда и будем подкрепление вызывать, – сказал он сухо…