— Вытри, у тебя помада размазана по всему лицу, — я сквозь землю была готова провалиться от пронзительного взгляда мужа.

Кажется, он обо всем догадался. Потому и дергались на его лице желваки, а руки сжимались в кулаки.

— Больше никогда так не делай, поняла? — За руку меня схватил, вонзая пальцы в кожу до болезненных импульсов. — Леся, ты меня поняла?

Головой принялась кивать в ответ, едва не глотая слёзы. Стыдно было, как никогда. И где только моя голова была, когда я позволяла Ариевскому себя целовать? Чем я только думала, разрешая касаться меня в тех местах, на которые имел право прикасаться только муж?

— Сейчас проходим в зал, и ты мило всем улыбаешься. Режим торт, а затем уезжаем домой. — Тимур держал меня под руку, когда мы направлялись к гостям.

— Разве свадебная программа не рассчитана до часа ночи? — Только успела спросить, как Тим резко остановился, отчего я едва не упала.

— Мне насрать, насколько она рассчитана. Мы уезжаем. Или тебе всё ещё хочется изображать влюбленную невесту? — Из глаз Тима едва искры не сыпались от злости.

— Изображать? — Шептали мои губы.

— Да! — Рявкнул на меня Вольский. — Не притворяйся, Леся. Ты настолько пропахла его запахом, что мне стоять с тобой рядом противно, пока ты не смоешь с кожи этот вонючий одеколон.

Я шла к гостям, будто на экзекуцию. Мне казалось, что всё читалось на моем лице, поскольку гости начали заметно шептаться. Тимур, в свою очередь, сжимал мою руку, говоря: "Улыбайся, лисёнок". И тогда я вздрагивала, слыша имя, которым меня называл только один человек.

Торт порезали в скором времени. Прозвучало ещё несколько тостов от пьяных в стельку гостей, а затем пришлось целоваться после знаменитого "Горько". И нам действительно было горько. Горько, как никогда. Горько от того, что наш любовный треугольник до сих пор продолжал существовать. Горько от того, что Тим любил меня до безумия в то время, как я была готова меньше часа назад бросить его прямо посреди свадьбы. А ещё было горько от того, что я поняла свою ошибку. Клин не вышибают клином. Нет! Не заглушить никогда боль в сердце, которое разрывалось от любви к другому…моему личному кошмару.

К машине шли, в спешке попрощавшись с гостями. Тимур пытался сорвать с шеи галстук, а я едва не падала, спотыкаясь на каждом шагу. Когда до автомобиля оставалось совсем немного, мой каблук застрял в кромке тротуарной плитки. Пришлось остановиться. А ещё оказалось, что нога подвернулась, пока я пыталась достать тот несчастный каблук.

— Что там у тебя случилось? — Спросил Тимур, оборачиваясь.

— Ногу подвернула. А ещё, кажется, я каблук сломала.

— Черт с туфлями. Идти можешь? — Но ответить я так и не успела.

Тимур ко мне направился, намереваясь на руках понести. Только за талию успел обхватить руками, как раздался мощный взрыв, заставляющий умолкнуть все живое вокруг. Тим поддался вперёд, прикрывая меня своим телом, а затем нас просто оглушило, наверное, как при контузии.

Ночную тишину нарушали звуки кричащих автомобильных сигнализаций, а где-то за спиной догорал наш свадебный автомобиль. Перед глазами всё пеленой покрылось, туманом. Сознание сковало необъятным страхом. Я боялась открыть глаза и посмотреть перед собой.

— Живая? — Тимур тряс меня за плечи, добиваясь ответа. А я только глазами быстро-быстро моргала, не сумев прийти в чувства так быстро, как сделал муж.

В скором времени подбежали гости. Так и окружили нас со всех сторон. Я никак не реагировала на происходящее. Просто сидела на асфальте, прижимая дрожащие пальцы к груди.

— Нас хотели убить. Нас хотели убить… — повторяла снова и снова, когда вернулась речь.

31

Черный брабус увозил нас прочь от гостиничного комплекса. Я сидела на переднем сиденье, нервно теребя пальцами грязное свадебное платье. Тимур сосредоточенно крутил руль, время от времени поглядывая на меня. Мы молчали, каждый о своем. Вольский не посвящал в свои планы, лишь один раз обмолвился, что нам небезопасно оставаться в родном городе. Поэтому наш автомобиль держал курс в сторону столицы.

Я даже не пыталась задавать вопросов. Слишком много событий произошло в день свадьбы. Сначала Ариевский, который заявился пьяным и поставил ультиматум: "Через минуту придёт твоя подруга. Решай, ты готова уйти со мной?". Но я не ушла, хоть внутренний голос твердил о совершенно другом. Безусловно, я думала о нем. Думала, что наша любовь взаимная и лишь из-за стечения обстоятельств мы не могли быть вместе. Оказалось, так думала только я, иначе — что это вообще было с его стороны? Почему не потрудился всё объяснить, а целоваться сразу полез? Ещё этот сарказм, что сквозил в каждом слове просто: "Ты счастлива? А, лисёнок? Ты счастлива?". Издевался, что ли? Ведь знал, как сильно хотела быть с ним. Не мог забыть последнюю встречу, когда я сидела на полу лестничной площадки и умоляла его быть вместе, несмотря на все трудности! Струсил тогда или, может быть, не нужна была ему я? А я всё помнила, хоть и старалась забыть. Помнила тот холодный взгляд глаз цвета стали и кривую улыбку, с которой он говорил: "Исчезни навсегда из моей жизни. Не люблю я тебя, понимаешь? У нас с тобой был только хороший секс, вот и всё".

А я и исчезла, почти. С моста в тот вечер хотела спрыгнуть, настолько больно было в сердце, будто по нему танком проехались. Но Тим вовремя появился и увел меня с того проклятого моста. И, вроде, жизнь наладилась. Я даже думать о нем почти перестала. Замуж вышла за хорошего человека, как он и просил. Но он снова появился в моей жизни. Сам появился, когда я об этом и не просила даже. Оказалось, я только в мыслях своих такая смелая была, представляя, как сбегаю со свадьбы с любимым мужчиной, да жизнь по-другому решила. Тогда в беседке я поняла, что не смогу быть настолько жестокой по отношению к Тиму. Что неправильно будет выставлять его дураком перед всеми гостями, да и не только. Я же обещала никогда не предать Вольского, обещала быть вместе и в горе, и в радости, когда он надевал на мой безымянный палец правой