Я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, потому что нехорошо и небезопасно поступать против совести.

На том стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь».

Вот этой последней фразы – «на том стою и не могу иначе» – в первом опубликованном варианте речи не было, ее добавили потом.

Его слова отозвались громом по всей Германии.

Ceйм он не убедил. Был издан Вормсский эдикт – указ Карла V, объявивший Мартина Лютера еретиком и преступником и запретивший издание и распространение его трудов. Кроме того, эдиктом устанавливалось, что предоставление Лютеру убежища или иной помощи расценивается как преступление против законов империи.

И тем не менее арестовать Лютера прямо в Вормсе не решился даже император. По-видимому, Карл V надеялся, что рано или поздно какой-нибудь «добрый, верный человек» окажет императору эту услугу по собственной инициативе, – но Лютер уехал из Вормса под вооруженной охраной, выделенной ему его государем, электором Саксонии, и двинулся в путь, направляясь к своему родному Виттенбергу.

На «доброго, верного человека, горящего усердием», император Карл понадеялся напрасно. Помочь eму не успели – по дороге из Вормса в Виттенберг Мартин Лютер исчез, не оставив никаких следов.

Его похитили по приказу Фридриха Мудрого, электора Саксонии и укрыли в отдаленном и хорошо охраняемом замке. Подробностей не знал даже сам электор – он хотел иметь возможность с чистой совестью поклясться императору, что он не знает места, где находится Мартин Лютер.

Электор, в конце концов, был добрым и верным человеком.

События в далекой Германии, скорее всего, прошли мимо сознания Никколо Макиавелли, в середине 1521 года он занимался чем угодно – вроде улаживания дел с францисканцами в Карпи и веселой перепиской с Гвиччиардини, – но только не теологическими вопросами. И еретики, и отлучения мало его интересовали – в конце концов, он застал правление Савонаролы во Флоренции. И призыв Лютера к совести и справедливости в делах правления, даже если бы он и добрался каким-то образом из Германии в Италию, его тоже вряд ли взволновал бы.

Bзгляды Никколо Макиавелли отличались от того, что думал его друг, губернатор Модены Франческо Гвиччиардини, но с одним из его афоризмов он, навeрное, спорить на стал бы:

«Нельзя править государствами по совести: если вдуматься в их происхождение, то окажется, что все они порождены насилием, – свободны от насилия только республики, да и то лишь в пределах родного города и не дальше. Я не делаю из этого правила исключения для императора, а еще менее для духовенства, которое творит двойное насилие, так как принуждает и светским, и духовным оружием».

Но вот случившаяся внезапно смерть папы Льва Х была для него истинным потрясением. На конклаве в Риме при выборах нового понтифика столкнулись две группировки: сторонников кардинала Джулио Медичи и сторонников кардинала Франческо Содерини. Никколо знал немало людей, хорошо осведомленных о делах в Риме, и, конечно же, о столкновении этом знал. В случае победы кардинала Содерини перед Макиавелли могла открыться широкая дорога – Никколо был лично известен кардиналу еще с тех пор, как он был епископом Вольтерры и вместе с Никколо ездил к Чезаре Борджиа по делам Республики. И Макиавелли произвел на него такое впечатление, что он всячески рекомендовал его своему брату, Пьеро Содерини как человека очень способного. Можно себе представить, что он сделал бы для Макиавелли, стань он папой.

Но в итоге ничего из этого не вышло, обе «партии», и Медичи, и Содерини, нейтрализовали друг друга, и папой в итоге стал кандидат, с которым каждая из спорящих фракций могла примириться – хотя бы потому, что он был голландцем, и широких связей в Италии не имел. В январе 1522 года на святой престол вступил кардинал Адриан Дедел, ставший папой Адрианом VI.

Флоренция в итоге оказалась важным «полем боя» между Медичи и Содерини, и кардинал Джулио снова обратился к ноблям Флоренции за советом – у него были разумные основания для попытки расширить свою базу власти. Многие откликнулись. И даже такой искушенный и жизнью, и долгим опытом, и общей скептической настроенностью ума человек, как Никколо Макиавелли, и то решил, что желаемые им реформы политической системы Флоренции – вот они, за углом, и заново подал кардиналу свой проект о восстановлении свободных выборов.

Все эти надежды окончились в начале июня 1522 года.

Флорентийские власти перехватили гонца, едущего из Флоренции в Рим. Несомненно, по предварительной наводке, потому что в его сумке оказалось письмо, адресованное Баттисте делла Палла, в котором был описан детальный план убийства кардинала Джулио и провозглашения во Флоренции «восстановленной Республики».

Нити от Баттисты делла Палла повели в Риме к кардиналу Содерини и его брату Пьетро, бывшему гонфалоньеру Флоренции, а в самой Флоренции – к Заноби Буондельмонти, Луиджи Алламани и к их друзьям по садам Орти Оричеллари. Никколо Макиавелли со всеми ними был тесно связан – он не только посвятил свои «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» главе заговора Заноби Буондельмонти, не только был близок в свое время к семейству Содерини и не только был ближайшим помощником гонфалоньера Пьетро Содерини, но даже и к Баттисте делла Палле имел самое непосредственное отношение: именно через него комедия Макиавелли «Мандрагора» попала к папскому двору Льва Х и имела там успех [1].

Кардинал Джулио Медичи принял меры быстрые и решительные: Буондельмонти и Алламани успели бежать, но остальные заговорщики были схвачены. Двоих казнили почти немедленно. Папе Адриану была послана самая убедительная депеша – и кардиналу Содерини пришлось бежать из Рима. Пьеро Содерини бежать не пришлось – он 13 июня 1522-го скончался и таким образом ареста избежал.

Весь кружок садов Орти был разгромлен как гнездо изменников и заговорщиков.

Никколо Макиавелли в заговор вовлечен не был. Он вообще считал такого рода предприятия делом очень неверным и опасным. Можно даже привести его собственные слова на этот счет:

«Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Таким образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой – сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, который является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя».

Цитата, приведенная выше, взята из «Государя». Стоит обратить внимание на то, что и здесь «этика» вынесена за скобки – оставлена только «целесообразность». Макиавелли был последователен в своих воззрениях: все, что относится к политике, следует рассматривать только точки зрения холодного расчета. Однако и он делает одно крошечное исключение – заговорщик все-таки может положиться, что его не выдаст сообщник, если этот сообщник – его «преданнейший друг».