Судя по тем словам, которые приводит Александр Тихонов, с Маяковским он встретился в тот самый день, когда тот посещал редакцию журнала «Печать и революция». А в РАПП поэт собирался отправиться для того, чтобы пожаловаться на Артемия Халатова.

Тихонов, видимо, посоветовал не принимать близко к сердцу случившееся, плюнуть на всё и не обращать внимания на слова гизовского начальника. Маяковский отреагировал на его предложение так:

«– К чёрту! – гудел он, протыкая тростью Тверскую. – Легко сказать – плюнуть… Я уж не плюю, а харкаю кровью… Не помогает… Лезут… И мне кажется, я уже никому больше не нужен… Бросьте комплименты… Вы были на моей выставке? Вот видите, даже вы не пришли, а я нашу книжку положил на видное место… А на "Бане "небось свистели? Не умеете? Зачем же тогда ходите в Большой театр? Я вас там видел».

Тихонов, продолжая успокаивать поэта, начал было говорить о том, как остро необходимы, как всем нужны стихи Маяковского.

«– К чёрту! – гремел он, стоя на Лубянской площади собственным памятником. – Стихи писать брошу. Давно обещал… Помните предисловие к моей книжке „Всё“? Впрочем, это не вы издавали! Если не сдохну – займусь прозой. Хочу писать роман… И тема уже есть подходящая… Вы чем теперь заправляете? Издательством „Федерация“? Ну вот, ещё раз будете моим крёстным отцом!»

О чём свидетельствуют эти воспоминания Тихонова-Сереброва?

Во-первых, о том, что Маяковский 4 апреля был здоров, никакого гриппа у него не было – иначе лежал бы в постели, а не расхаживал по Москве, размахивая тростью. Больные не жалуются на то, что кто-то назвал их «попутчиками».

Во-вторых, видно, что Маяковский очень переживал из-за того, что его покинули друзья-единомышленники, и тосковал в одиночестве.

В-третьих, он, наконец, окончательно и всерьёз задумался о том, что ему пора жениться.

В-четвёртых, приведённые высказывания поэта свидетельствуют о наличии у него солидных творческих планов. И об отсутствии каких бы то ни было мыслей о самоубийстве. Даже в связи с непрестанными выпадами в его адрес. Писал же Мейерхольд:

«Грандиозные бои всегда бушевали вокруг него, его цукали со всех сторон, ему подбрасывали непонимающие реплики из зрительного зала».

Маяковский к таким «боям» и «цуканьям» привык.

Чем завершился поход Маяковского в РАПП 4 апреля, сведений не сохранилось.

Зато вполне можно предположить, что именно тогда у Владимира Владимировича созрело решение в очередной раз серьёзно поговорить с Вероникой Полонской по поводу их дальнейшей совместной жизни. До возвращения Бриков из-за рубежа оставались считанные дни (действие их заграничных паспортов заканчивалось 18 апреля), поэтому следовало поставить возвратившихся путешественников перед свершившимся фактом. Затягивать это дело дальше было нельзя.

Решение навсегда отделиться от надоевших ему Бриков возникло у Маяковского, видимо, уже давно. Не случайно же сразу, как только Лили Юрьевна и Осип Максимович покинули Москву, он сделал предложение Веронике Полонской.

Однако ответного согласия не последовало. Вероника Витольдовна не сказала твёрдого «нет!», но и твёрдого «да!» Владимир Владимирович тоже не услышал. Это очень его удивило. И даже, возможно, сильно обескуражило. Он очень не любил, когда ему в чём-то отказывали или не принимали его предложений. Поэта наверняка стали терзать раздумья:

– Что случилось?

– Почему она не ответила согласием?

– Что за препятствия возникли у неё на пути?

Ответить на эти и множество других аналогичных вопросов сугубо личного порядка был способен только один человек – сама Вероника Полонская. И она ответила – в своих воспоминаниях.

Александр Михайлов написал о них следующее:

«Воспоминания В.В.Полонской, многие десятилетия бывшие недоступными читателю, хороши своей безыскусственностью, откровенностью и отсутствием какого бы то ни было желания приукрасить себя».

Писатель Виктор Ардов:

«…записки Полонской, на мой взгляд, – редкий пример искренности в мемуарах».

Однако при всей своей «откровенности» и «искренности» эти воспоминания всё равно субъективны, так как отражают лишь личный взгляд Вероники Витольдовны на проходившие события. Она могла очень многого не знать. А о чём-то предпочла и вовсе умолчать по каким-то своим сугубо личным причинам.

Вероника Полонская, 1930 г.

Бенгт Янгфельдт, который был знаком с Полонской и имел возможность достаточно обстоятельно поговорить с нею на самые разные темы, отказ выйти замуж за Маяковского объяснил её тогдашней «.молодостью и робостью», а также «резкими перепадами настроения Маяковского», понять которые ей было не доступно.

По словам Вероники Витольдовны, она, в принципе, не возражала против того, чтобы оставить Яншина и переехать к Маяковскому, но дата этого важного события постоянно отодвигалась на будущее. И тогда настоящее (для Владимира Владимировича) мгновенно окрашивалось в очень мрачные тона.

Здесь возможно ещё одно объяснение. Вероника Витольдовна откладывала разговор с мужем из-за того, что кто-то настойчиво рекомендовал ей не торопиться и не принимать судьбоносных решений.

Впрочем, Маяковский надежды на то, что всё завершится именно так, как он задумал, не терял и сделал ещё один шаг в деле приобретения грядущего жилья.

В «Хронике жизни и деятельности Маяковского» сказано:

«/ апреля Маяковский внёс пай в жилищно-строительный кооператив им. Красина».

Вероника Полонская утверждала, что деньги были внесены несколько позднее. Но, как бы там ни было на самом деле, о попытке поэта разъехаться с Бриками сейчас же стало известно Агранову.

Кто ему об этом сообщил? Владимир Сутырин? Вероника Полонская?

Ответов на эти вопросы нет.

В тот же день (4 апреля) Владимир Владимирович был в клубе писателей, где известный лингвист и библиограф Сергей Игнатьевич Берштейн демонстрировал «звуковые фонографические записи», то есть, как сказали бы сейчас, фонограммы. В них были запечатлены голоса поэтов, читавших свои стихи: Блока, Брюсова, Маяковского и других. В ту пору подобная демонстрация «звуковых записей» была новинкой, поэтому желающих послушать их необыкновенное звучание собралось немало.

В это время в цирке уже начались репетиции меломимы «Москва горит». Вероника Полонская свидетельствует:

«…он ежедневно заезжал со мной в мастерскую к художнице и проверял всю подготовку к постановке, вплоть до бутафории, просматривал все костюмы, даже каждый самый незначительный костюм для массовых сцен он внимательно разглядывал и обсуждал с художницей».