Однако Владимир Семенович жил в своей отчине так, как будто не ведал о смерти вообще. Он совсем позабыл про недужность и скакал на лошадях с лихостью, на которую не отважился бы даже подросток; князь преследовал дворовых девок с настойчивостью жеребца, хлебнувшего весеннего воздуха, и, глядя на слащавое лицо Владимира Семеновича, вся дворовая челядь отмечала с усмешкой:

— У Ростовского хозяина начался гон!

Совсем иным выглядел князь Владимир, когда являлся во дворец московского государя. Он выглядел хворым, недужным, князь без конца опирался о рослых рынд, которые подставляли плечи под его шаткие руки; многим казалось, что, не окажи отроки господину вовремя помощи, расшибет Владимир Семенович голову об острые каменья.

Бояре думали о том, что князь Владимир является в Стольную для того, чтобы показать свою немощь господину.

Посмотрит Иван на стареющего князя и отошлет его обратно в отчину.

В этот раз государь повелел быть князю во дворце непременно.

Отбил поклоны Владимир Семенович в Молельном покое, одел на себя с пяток спасительных крестов и поехал на глаза государю.

— Никак ли твой двор, князь, — ткнул государь дланью в сторону огромного дворца, отдельные постройки которого спрятали весь склон горы. Господские хоромины заняли самую макушку и устремились вверх, сумев заслонить не только близлежащий лес, на и реку, без конца петляющую. Крыша на теремах собрана в виде бочки и была так велика, что, подобно шапке огромного дуба, сумела укрыть собой не только половину дворца, но и Красное крыльцо, лестницы и постройки для челяди. — Эко диво! — покачал головой Иван Васильевич. — Зело красиво, да такой дворец покраше моего будет.

Дворец стоял нарядным и напоминал девицу, собравшуюся на ярмарку: все здесь было ярким — от рундуков до флюгера. Не было прохожего, кто не уронил бы взгляда на такую красу. Хоромины казались живыми — скатятся с ласточкиной крутизны и упадут в ноги перед государем всея Руси.

Челядь уже заприметила царский поезд, и начался такой переполох, какой бывает только в запертом загоне, где хозяйничает матерый волк.

— Ну и напугали же мы твою дворню, князь, — усмехнулся Иван Васильевич.

— Это они от радости, государь, так забеспокоились, — вытер ладонью пот со лба князь.

Показалась хозяйка, бережно сжимая в рушнике каравай хлеба, отстав на полшага, за ней шли два чубатых отрока — сыновья Ростовского князя.

Не подобало встречать самодержца у Красного крыльца, а потому княгиня вместе с челядью вышла за ворота и спешила отойти от двора как можно далее, чтобы встретить Ивана Васильевича на дороге.

Сани пронеслись мимо склоненных голов прямо во двор боярина, оставив в растерянности и хозяйку-матушку, и белобрысых чубатых отроков.

— Неужно не в чести я у тебя, государь? — дернулись обиженно губы у Ростовского князя.

— Отчего же, Владимир Семенович? В чести! Только лошадки у меня шибко резвые, не любят на дороге останавливаться.

Натянул возничий поводья, и жеребцы замерли у рундука перед Красной лестницей и застыли так, как будто выросли из земли, а порывистый ветер лохматил длиннющие чесаные гривы.

— Где же ты нас, Владимир Семенович, приветишь? — любезно спрашивал государь, слегка приобняв боярина за покатые плечи.

Отлегло малость от сердца у Ростовского князя, авось не прогневается великий владыка.

— Где же еще можно такого гостя принимать? В больших палатах, Иван Васильевич. Проходи, батюшка, в дом! Проходи… Тут у меня ступенька у рундука слабенькая, ты бы поберег себя, государь.

Во двор вернулась челядь. Хозяйка продолжала держать каравай — теперь уже ненужный.

— К государю бегите, — кричала баба отрокам, — в ноги царю-батюшке кланяйтесь. Видать, опалился на нас за что-то Иван Васильевич.

Боярыня положила сдобный каравай на сани и, задрав коровьи глазища на кресты домовой церкви, перекрестилась, ударив большой поклон.

— Господи, отведи от нас беду! Господи, пощади нас, сирых!

Дворовая собака, огромная лохматая борзая, почти по-кошачьи выгнув спину, подкралась к караваю хлеба и в два прикуса попользовалась царским угощеньем.

— Ах ты, бестия. Ах ты, дьявол лукавый! — сердилась хозяйка. — Ах ты, сатана несносная!

Боярыня крушила руганью хитрую суку, а та, вильнув хвостом, скрылась за углом.

— Матушка-боярыня, чем государя приветить?! — подался вперед приказчик, напуганный не менее, чем сама княгиня.

— Все, что есть, на стол несите! Приборы золотые выставляйте! Не позорьте меня перед государем.

Государь уже прошел в хоромы, перешагнул большие палаты и замер. По обе руки стены были украшены персидскими коврами, на которых висели сабли янычар и мечи крестоносцев; напротив дверей, от пола до потолка, стену закрыли золотые и серебряные блюда итальянских мастеров; по углам, выставив носики в сторону гостей, стояло четыре огромных кувшина, медное брюхо которых могло упрятать с пяток стоведерных бочек.

Иван Васильевич с интересом обходил палату, прищелкивал в восторге пальцами, хлопал себя в восторге по бокам.

— Хорошо ты живешь, князь, — в который раз говорил государь, — такого добра, как у тебя, даже у московских князей днем со свечами не сыскать. Ну чем ты хуже самодержца?!

— Владимир Семенович у нас знатный воевода был! — не удержался со своего угла Малюта Скуратов. — Города в кормление получал богатые, вот и обжился.

Иван Васильевич ласкал пальцами дорогие клинки, нежно трогал сверкающие каменья на рукоятях. Оружие было заточено и тщательно вычищено.

— Богато! Нечего сказать! — радовался государь.

— А может, он, Иван Васильевич, крамолу против своего царя надумал? Если нет, тогда для чего князю Владимиру столько оружия? — серьезно предположил Малюта.

Перепугался Ростовский князь:

— Что же ты такое говоришь, Григорий Лукьянович?! Неужно я на мятежника похож? Верой и правдой воеводствовал тебе! Верой и правдой родитель мой служил твоему батюшке, Василию Третьему, и предки твои никогда Ростовских князей не обижали и от дела своего не отстраняли! Запомни, государь, старые книги: кто, как не Ростовские князья, помогли московским государям подняться и земли свои без откупа продали.

Это было правдой, и, не свершись того, кто знает, так ли уж благополучно сложилось бы великое московское княжение.

Тверь и Москва — вот два города, которые всегда были рядом.

Два соперника.

Два исполина.

Не прими ростовские господари сторону московского князя Дмитрия, не продай они куски отцовских отчин со многими деревнями, может быть, воспользовался бы тогда тверской великий князь Михаил ярлыками, полученными в Золотой Орде.

— Что правда, то правда, Владимир Семенович, не в чем тебя упрекнуть, на таких верных слугах, как ты, и держится моя вотчина. А так налетели бы стервятники да порастаскали бы Московское государство по куску во все стороны. Своему государю даже драного кафтана бы не оставили. За преданность твою хочу я тебя пожаловать. Зови сюда хозяюшку с сыновьями, угощу я вас вином, которого вы не пробовали. Эй, Малюта, неси моего именного вина, пускай Ростовский князь с княжичами его отведают!