В растерянности я смотрел на нее, не совсем понимая, к чему клонит султанша. В конце концов я что-то невнятно пробормотал, но Хуррем, улыбаясь, снова заговорила:

— Ты хитрее, чем я думала, Микаэль эль-Хаким. Но знаю я, что великий визирь Ибрагим отправил тебя в Тунис, дабы ты тайно выведал, признает ли Хайр-эд-Дин за ним титул сераскера-султана или же откажет ему в поддержке. В случае согласия, владыке морей было велено привести флот в Мраморное море и ждать здесь дальнейших указаний. Однако неожиданное появление императорских войск под стенами Туниса перечеркнуло все эти мерзкие замыслы, владыке же морей позволило воздержаться от ответа на коварный вопрос великого визиря, что и спасло Хайр-эд-Дина от страшного гнева сераскера. Так по крайней мере говорят, я же прошу тебя лишь подтвердить правдивость этих слухов.

— О великий Аллах! — в ужасе воскликнул я. — Это самая настоящая чушь или чья-то злая выдумка, грубая ложь с начала до конца. В этих слухах нет ни капли правды. Великий визирь Ибрагим послал меня к Хайр-эд-Дину, дабы предостеречь его от коварных соблазнов императора, который взамен за поддержку в войне с султаном обещает Хайр-эд-Дину титул короля Африки...

— Так вот оно что, — на полуслове прервала меня султанша, и в голосе ее послышалось змеиное шипение. — Значит, великий визирь Ибрагим приказал тебе сообщить Хайр-эд-Дину, что в его силах сделать владыку морей королем Африки и наделить правом самостоятельно решать вопросы войны и мира, а также по наследству передавать корону сыновьям. И вот, наряду с императором — монархом Европы и сераскером-султаном — господином Азии, Хайр-эд-Дину предлагали стать третьим владыкой мира — королем Африки.

— В чем дело?! — вскричал я в великом волнении, позабыв о том, что я всего лишь раб. — О чем ты говоришь? Что это за странный титул — сераскер-султан?! Почему ты спрашиваешь о нем? Мне ничего об этом неизвестно. Я возмущен тем, как злые языки могут до неузнаваемости исказить правду. И поверь, ни я, ни Хайр-эд-Дин не повинны в военной неудаче. На все воля Аллаха, и не нам противиться Ему.

Улыбка погасла на прекрасных устах султанши Хуррем. Ее круглое лицо внезапно застыло и побледнело, превратившись в белую, как мел, маску, в глазах появился ледяной голубой блеск, и мне вдруг почудилось, что я стою лицом к лицу с жестоким монстром в человеческом обличье. Однако странное выражение лишь быстрой тенью промелькнуло на лице женщины и исчезло так быстро, что не успел я понять, было ли это в самом деле, или же только померещилось мне. Вскоре ее голос обрел обычное звучание, на губах засияла обворожительная улыбка, и султанша вежливо проговорила:

— Возможно, ты сказал правду, Микаэль эль-Хаким, а соглядатаи мои ошиблись. Я очень рада, что все так верно и преданно служат султану, и мне стало легче на душе, когда я выслушала тебя, Микаэль эль-Хаким. Ты заслужил награду, и я обязательно напомню султану о тебе. Скорее всего, я просто глупая, мнительная женщина, раз вообразила, что такой талантливый и преданный раб, как великий визирь, способен действовать за спиной господина своего ради собственной выгоды. Но поживем — увидим. Все вскоре вернется на круги своя, нам же обоим не следует распространяться об этой неприятной истории, дабы злые языки наконец унялись.

С очаровательной улыбкой султанша снова глянула на меня, но в ее глазах так и сверкали ледяные голубые огоньки, когда она, еще раз предостерегая меня, повторила:

— Все в порядке, Микаэль. Надеюсь, все будет хорошо, однако нам обоим следует молчать об этой неприятной истории.

И, закрывая лицо тонкой вуалью, султанша подала знак пухленькой ручкой. Молодая рабыня опустила занавеси, и я уже не видел султанши Хуррем.

4

В первых числах января 1536 года султан Сулейман вернулся в Стамбул.

Он прибыл на великолепном корабле, который мог сравниться лишь с роскошным судном венецианского дожа и который для завоевателя Персии в глубоком секрете построил великий визирь. Под грохот пушечных залпов корабль причалил к мраморной набережной, и султан покинул судно, восседая на своем скакуне. На берегу мудрецы Дивана помогли повелителю сойти с лошади — и это означало конец похода в персидские земли.

Толпа ликовала. Глашатаи выкрикивали названия захваченных городов и крепостей. В течение многих ночей столица державы Османов сияла праздничными огнями, а люди на улицах громко приветствовали вернувшихся с войны янычар и спаги. Однако на сей раз радость не была искренней, словно плохие предчувствия заранее отравили всеобщее упоение победой.

Вскоре торжества кончились и наступили серые буди, жизнь в городе потекла своим чередом, и ничто больше не напоминало о недавних веселых событиях.

И лишь султан, с невиданной доселе роскошью и помпезностью, принял в большом зале Дивана чрезвычайного посла Франции, после чего все французские пленники и рабы в султанских землях немедленно получили свободу. Все это свидетельствовало о том, что король Франциск не сделал никаких выводов из прошлых неудач и снова готовился к войне с императором.

Союз с Францией был заключен в самый подходящий для султана момент, ибо в Венгрии обстановка сильно накалилась — там начались мятежи и беспорядки. Однако доселе здравомыслящие мусульмане на этот раз проявили полное непонимание политической ситуации. Они обвинили великого визиря в дружбе с христианами, как до этого ставили ему в вину защиту шиитских еретиков в Персии — якобы даже ценой интересов собственной армии.

Но теперь дела зашли так далеко, что любые неудачи приписывали исключительно великому визирю, дабы очернить его в глазах людей и лишить уважения, всякие же полезные начинания считались заслугой одного только султана.

К весне ненависть людей к великому визирю стала настолько очевидной, что Ибрагим, не решаясь показываться публично, предпочел оставаться в своем дворце или в одном из зданий сераля. Как и раньше, он ежедневно встречался с султаном, делил с ним трапезу и часто ночевал в его опочивальне — во всяком случае, как и прежде, много времени проводил под одной крышей со своим повелителем. И все же, несмотря на эту близость, ему не раз приходилось терпеть оскорбительные проявления ненависти и презрения. Прямо под окнами его покоев раздавались крики и ругань. Ибрагим пускал оскорбления мимо ушей, не желая предавать огласке эти дикие выходки.

После возвращения из Персии великого визиря ждала масса неотложных дел, которые к тому же требовали крайне ответственных решений. За время отсутствия Ибрагима таких дел в Диване накопилось великое множество, ибо паши с завидным постоянством отказывались