Большая часть рассматриваемых нами фигурок найдена вне археологического контекста, и их датировка, таким образом, вызывает затруднение. Фигурка из Дании датируется в целом X–XI вв., также широко датируются обе стоящие статуэтки (из Линдбю и из Шведта). Более узкую дату — XI в. — имеют оба «бородатых божка» из Исландии, один из них найден в составе погребального инвентаря. Фрейр из Рэллинге и Тор из Лунда также датируются XI в. Самой ранней из приведенных в качестве аналогий находок является «идол» из Черной Могилы (60–70 гг. X в.). Гнездовская находка, происходящая из слоя поселения, может служить основанием для уточнения и подтверждения датировок. Полагаю, что она позволяет сузить дату для наиболее близких аналогий (стоящих фигурок) до рубежа X–XI — перв. половины XI вв. Косвенным подтверждением предложенной даты может служить и портрет Ярослава Мудрого с новгородской печати, изображенного в головном уборе, совершенно аналогичном гнездовскому. Вероятно, само появление «карманных божков» — миниатюрных объемных фигурок, совершенно не свойственных ранней и средней эпохе викингов, — следует отнести ко времени заката язычества и начала господства христианства. Подобного рода амулеты могли стать актуальными для людей, крестившихся не по своей воле или принявших так называемое «неполное крещение».

Контекст находки, круг аналогий, пусть и не очень близких, позволяют отнести «идола» из Гнездова к кругу скандинавских древностей. Наличие некоторых, предположительно «восточных», аналогий в деталях одежды (возможность трактовать одежду как кафтан, а головной убор как остроконечный колпак, характерный для евразийских кочевников) может быть истолковано в рамках восточного влияния на скандинавскую культуру эпохи викингов в период ее заката. К этому кругу явлений можно отнести и смелое предположение о влиянии позы фигурки Будды (находка из Хельге) на позу бородатых божков с территории Скандинавии. Возможный восточный флер можно рассматривать, как проявление эклектики, характерной для заката многих языческих систем.

Вполне вероятно, что традиция изготовления «карманных божков», изображающих неведомого нам языческого бога, продолжала жить на территории периферийных языческих районов севера Восточной Европы. Свидетельством этого являются фигурки так называемых перунчиков. Многие детали изображения гнездов-ского идола повторяются в этих фигурках, найденных в Прикамье, Новгороде и в святилищах на острове Вай-гач, — это верхняя одежда, подпоясанная и спадающая складками до середины бедер, круглые навыкате глаза, крупный выступающий нос и, самое главное, поза — одна рука «перунчиков» лежит на поясе, вторая — чуть выше, на животе (рис. 24,5). Возможно, что все эти совпадения не случайны, а отражают непрерывность изобразительной традиции.

П.М. Алешковский, а вслед за ним и Н.Г. Недошивина считают местом производства «перунчиков» территорию Прикамья. Однако Н.Г. Недошивина отмечает, что амулеты, выполненные в местной ремесленной традиции (плоское литье с небрежной отделкой поверхности с одной стороны), имеют облик, не характерный для местных финно-угорских племен. Кольчуга, рог в руке у одного из «перунчиков», возможно, подчеркивают связь амулета с русскоязычной дружинной средой. Н.Г. Недошивина полагает, что фигурки-амулеты могли быть изготовлены мастерами верхнего Прикамья для русской дружинной среды, осевшей в данных регионах.

Гнездовская статуэтка, принадлежащая к исчезнувшему миру свинцово-оловянных предметов, может быть рассмотрена как одно из звеньев совершенно не сохранившейся цепи, соединяющей мир северного язычества эпохи его заката и более поздние проявления языческого мировоззрения на территории Восточной Европы.