Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В салоне троллейбуса запели птички.
Ночной попутчик сидел и смотрел в глаза Ли. Не отводя взгляда, она сказала:
- Рассказ про Р.
* * *
- Рыбки уснули в саду-у-у-у! Птички затихли в пруду-у-у-у! - умильно вытягивал пьяный под сосной. Вечерний лес посвежел, насторожился, приготовился к ночи, и последний посетитель, напрягая свои вокальные и вестибулярные, пытался проникнуться дыханием сумерек и посоответствовать настроению окружающей природы.
Ворота парка уже закрыли, сторожа проверили каждый куст и успокоенно пошли откупоривать заготовленные емкости с истиной.
Бродяга выполз из-под корней векового дуба, стряхнул маскировочный мох, листья, травинки - и пошел к сосне, послушать про рыбок.
Пьяный вокалист обернулся на шаги:
- Ты кто? - немного трезвея, спросил он.
- Я из-под дуба, - ответил бродяга пьянице.
- А... Ну садись. Я её люблю больше, - пьяница показал на вековую сосну, под которой только что пел себе колыбельную.
- Красивая, - кивнул бродяга.
- В ней все прекрасно. И лицо, и одежда, и мысли, и хвоя, и маленькое дупло.... - и он внезапно разрыдался.
Бродяга посмотрел на дрожащие плечи пьяницы и легко позавидовал его романтизму.
- Плачешь! - с грустной завистью в голосе сказал бродяга.
- А ты не хочешь? - участливо спросил сквозь слезы пьяница.
- Нет, спасибо. У меня от слез щеки щиплет, а до воды тут далеко. Да и темно уже.
- Тебя послушать, так плакать стоит лишь по утрам в мраморной ванной на даче, - трезво вывел пьяница.
- Там я плакал ежедневно...
- Плакал бы? - уточнил пьяница.
- Плакал. Без "бы".
- Ага, мне тут один уже рассказывал, как он руководил крупным банком, потом пришли плохие дяденьки, сделали ему кизи-кизи, отчего ему теперь надо пожить в моем лесу... Нашел тут проходной двор! Я сдал его сторожу. Нью рашн ё...й!
- Не сердись. А как ты сдал его сторожу, если сам прячешься?
- Ветку пригнул, - объяснил пьяница, - ниткой привязал и отошел за кусты. Сторож идет, банкир сидит на дереве и думает, что всё обойдется. Я перегрыз нитку, ветка ударила сторожа по щеке, он стал оглядываться и увидел банкира на дереве. Ну и всё...
- Снял?
- Так у него же боевые...
- Не понял. Насмерть?
- Не знаю. Я за ним не бегал. Унесли да и вся недолга. - Пьяница гордился собою.
Бродяга подумал, что каждый человек, живущий под сосной и с сосной, вынужден отстреливаться от бродячих банкиров чужими руками. Потом он попытался перевести эту мысль на внятный русский язык - не получилось.
- Я буду спать, ладно? - сказал бродяга пьянице.
- Спи. Я сегодня добрый. У меня день рождения.
- Поздравляю. Тебя как зовут?
- Р, - ответил пьяница.
- Да ты что! - изумился бродяга. - Меня тоже Р! С ума сойти...
- Бывает. Спи, тезка. - И пьяница стал устраиваться на ночлег под своей сосной. - Можешь здесь. Ты не голубой?
- Нет.
- Очень хорошо. А то был тут один, сбежал с зоны, я ему помог, он жил здесь хорошо, как человек, а потом вдруг и говорит...
Я ему отказал, а он стал приставать. Я, говорит, привык так.
- И чем дело кончилось? - заинтересовался бродяга, вспомнив, наконец, голос этого пьяного.
- Я сдал его сторожу, - удивленно ответил пьяница, дескать, как же еще могло кончиться дело.
- Тоже ниткой?
- Не-е-е-т! - рассмеялся пьяница. - Кучкой. Он сделал кучу, а я лопатой перенес ее на тропинку сторожа. Нашли его моментально, он как раз вторую делал...
- От тебя не уйдешь, - сказал бродяга пьянице.
- Конечно, это же моя дача.
- Извините, господин президент, я не знал, - сказал бродяга, окончательно разобравшись в ситуации. - Я ошибся лесом. Я завтра же уйду, сейчас слишком темно. Я непременно уйду, простите меня.
- Ну-ну, перестань, я тебе днем президент, а сейчас у меня просто день рожденья... Выпить хочешь?
Бродяга испуганно осматривался по сторонам и теперь ему тоже хотелось плакать. Когда жена вышибла его из дома, а редактор из газеты, а друг не дал денег, то есть не вернул, и когда он решил жить свободно, под корнями дуба, - всё встало на свое место. Всё стало очень хорошо. Нора получилась хоть куда. Он научился прятаться от сторожей, добывать еду и воду, скрывать отходы органической деятельности... Он забыл о своей растреклятой статье про личную жизнь ненавистного ему президента. За статью и выгнали, кстати. И он жил теперь, жил! В этом прекрасном, почему-то охраняемом, лесу! Купался в реке! Даже рыбку однажды рукой поймал! Подержал над костерком чуток - и съел.
- Так хочешь или нет? - спросил президент.
- Что я должен ответить?.. - с кошмарным предчувствием спросил бродяга, мигом вспомнив всё по жизни...
- Ты что, даже ночью несвободен? - грустно спросил президент.
- Как вам сказать... Я ведь здесь потому, что...
- А, брось. Мне докладывали. Ерунда всё это. Хочешь, тебя завтра же восстановят на работе? А как там с женой? - поменяв голос, осведомился пьяница.
- Откуда?.. - оторопел бродяга.
- Оттуда.
Бродяга зарыдал. Не хотел, но так получилось. Он ведь искренне думал, что...
- Брось ты это, - сказал президент. - С молочными иллюзиями и молочными зубами надо расставаться одновременно. - Он встал, отряхнулся. Было заметно, что досада его охватила крепко, но он еще не придумал, под каким соусом сдать гостя сторожу.
- Я теперь не знаю ничего, - сказал бродяга.
- А я тоже ничего не знаю. Только одно: это мой лес, а у твоей жены такая п...а, что больше ничего не надо. Но приходится жить. Это труднее всего: жить, когда есть такая п...а.
- Вы серьезно? Она фригидна.
- Козел. Жаль, что у нас отменили смертную казнь, - сказал президент.
- Но вы же и отменили.
- Глупый был, начинающий. Ты помнишь, сколько лет я в этом дерьме? - спросил президент.
- Около... не помню, - опустил голову журналист.
- Ответ правильный, - усмехнулся президент, закуривая. Он уже давно был трезв. Он грустил. Ему опять не удалось спрятаться. И надо ж было - попался т о т с а м ы й. Поверишь в какую-нибудь карму, хоть тресни... Убить его, что ли.
- Если вы хотите сделать что-то со мной, сделайте поскорее. Я не смог спрятаться, оказывается. Я не просто ошибся лесом. Я попал черт знает куда, ах, ты, сволочь... - и бродяга вдруг кинулся на президента, сжал горло, надавил на сонную артерию, дал коленом в пах, локтем в солнечное сплетение, он весь вжался в его безвольное тело, чтобы разбить, растерзать, уничтожить хотя бы по частям.