– Значит, если выдать вам газовый резак и большой камень, вы начнете ваять?

– А я о чем?

– Простите, Дельфин, я не придираюсь, просто еще не встречал таких напористых бета-симов.

– Смо́трите мне в глаза и видите человека?

– Порой вижу, – признался Дрейфус.

– Если бы ваша жена погибла иначе, вы бы и ко мне относились иначе, верно? Не отрицали бы право беты называть себя живой.

– Гибель Валери ничего не изменила.

– Вам так кажется, а вот я не уверена. Взгляните на себя в зеркало. На душе у вас рана. Что бы ни случилось в тот страшный день, вы рассказали не все.

– Зачем мне что-то скрывать?

– Наверное, не желаете с чем-то примириться.

– Я уже со всем примирился. Я любил Валери, но она погибла. Прошло одиннадцать лет.

– Человек, который приказал убить работников СИИИ, чтобы остановить Часовщика…

– Верховный префект Дюсолье, – перебил Дрейфус.

– Неужели его решение столь ужасно, что он потом не выдержал и покончил с собой? Разве это была не чрезвычайная, но необходимая мера? Разве не было гуманно даровать тем несчастным быструю и безболезненную гибель? Особенно если представить, что сделал бы с ними Часовщик?

Прежде Дрейфус лгал Дельфин, а сейчас чувствовал: нужно сказать правду, иначе будет просто непорядочно.

– Дюсолье оставил предсмертную записку. – В горле пересохло, Дрейфус говорил медленно, словно это его допрашивали. – Он написал: «Совершена ошибка. Зря мы так поступили с институтом. Искренне раскаиваюсь в том, что сделано с людьми, упокой Господь их души».

– Не понимаю, в чем тут раскаиваться. У него не было выбора.

– Именно это я твердил себе одиннадцать лет.

– Вы думаете, трагедия разыгралась иначе?

– Есть одна нестыковка. По официальным данным, ракетно-бомбовый удар нанесли сразу же после эвакуации Джейн Омонье. К тому моменту Дюсолье и его префекты поняли: спасти застрявших сотрудников СИИИ не удастся, а Часовщик может в любой момент перебраться в другой анклав.

– Так в чем нестыковка?

– В шести часах, – ответил Дрейфус. – Ровно столько на самом деле прождал Дюсолье, прежде чем выпустить ракеты. Этот факт умалчивали, но на Блистающем Поясе, напичканном мониторами и дисплеями, подобное не скрыть.

– Но кому, если не префекту, выяснять, что случилось за те часы?

– Даже с допуском «Панголин» я раскопал только это.

– Почему бы не спросить у кого-нибудь? У Джейн Омонье, например?

Собственная слабость вызвала у Дрейфуса улыбку.

– Когда-нибудь совали руку в ящик, наполненный неизвестно чем? Тот вопрос для меня вроде такого ящика.

– Вы заранее боитесь ответа.

– Да.

– Что именно вас пугает? Что Валери убили до бомбардировки СИИИ?

– Отчасти это. Но есть и другая причина. Законсервированный корабль «Аталанта» десятилетиями двигался по своей орбите, а в момент ЧП «Доспехи» переместили его впритык к СИИИ.

– Почему корабль законсервировали?

– Это своего рода белый слон. «Аталанту» построили на средства союза демархистских государств, стремившихся к независимости от сочленителей. Увы, двигатели не работали как должно. «Аталанта» совершила один-единственный полет, и проект закрыли.

– Но вы считаете, на роль спасательной шлюпки корабль вполне годился?

– Я об этом думал.

– По-вашему, в те шесть часов «Доспехи» вызволили застрявших. Состыковали брошенный корабль с СИИИ и эвакуировали персонал.

– Или попытались эвакуировать, – поправил Дрейфус.

– Но что-то не заладилось. Иначе откуда у Дюсолье такие угрызения совести?

– Я уверен лишь в том, что «Аталанта» – часть разгадки. Больше ничего не выяснил. Если честно, и не хочется выяснять.

– Понимаю, почему вам так трудно, – проговорила Дельфин. – Потерять жену тяжело, а тут вдобавок гибель окутана тайной… Искренне сочувствую.

– Есть еще один ключ к разгадке. В моей памяти хранится яркий образ Валери. Она стоит на коленях, держит в руках цветы и смотрит на меня. И улыбается. По-моему, она меня узнаёт. Но улыбка какая-то неправильная, бессмысленная, точно у младенца, увидевшего солнце.

– Откуда это воспоминание?

– Не знаю, – честно ответил Дрейфус. – Валери и садоводством-то не увлекалась.

– Порой память с нами шутит. Возможно, это образ другой женщины.

– Нет, это Валери. Я очень четко ее вижу.

– Я вам верю, – сказала Дельфин после неловкой паузы. – Но помочь вряд ли смогу.

– Достаточно уже того, что мы говорим о Валери.

– А с коллегами вы о ней говорили?

– Они уверены, что я оправился от трагедии много лет назад. Узнают правду – засомневаются во мне. Не могу такого допустить.

На сей раз пауза длилась дольше.

– Это вы думаете, что они засомневаются, – произнесла Дельфин.

На пару секунд бета-копия словно отстранилась от Дрейфуса. Дельфин повторила последнюю фразу, и точно с такой же интонацией:

– Это вы думаете, что они засомневаются.

– В чем дело? – спросил Дрейфус.

– Не знаю.

– Дельфин, посмотрите на меня. Что с вами?

Вместо того чтобы ответить на вопрос, Дельфин испуганно уставилась на Дрейфуса.

– Ощущения странные.

– С вами что-то не так?

Ответ пришел слишком быстро, точно двигался в гелиевой среде:

– Ощущения странные. Со мной что-то не так.

– Думаю, ваша бета-копия повреждена, – проговорил Дрейфус. – Может, это связано с аварией в турбинном зале. Сейчас приостановлю каналирование и проведу проверку на целостность.

– Ощущения странные. Ощущения странные. – Дельфин зачастила, лепя слова в одну кучу: – Ощущениястранныеощущениястранные… – Затем наступила ремиссия, голос и темп речи нормализовались. – Помогите! По-моему… так быть не должно.

Дрейфус поднял руку и оттянул манжету.

– Приоста… – начал он.

– Нет, не приостанавливайте! – взмолилась Дельфин. – Мне страшно!

– Я вызову вас снова, как только проведу проверку целостности.

– Я умираю. Что-то… меня ест. Префект, помогите!

– Дельфин, что происходит?

Модель упростилась, растеряв детали. Речь замедлилась, голос стал низким и бесполым.

– Согласно системной диагностике, этот бета-симулякр самоуничтожается. В разделах с первого по пятидесятый начато поэтапное форматирование блоков.