Ему предложили прилечь, но он отказался, хотя кровь капала из-под повязки, Петр хотел мстить. И все остальные тоже.

–А помните, пацаны, как нас пытались на мелюзгу подловить? «Помогите-помогите!», пищал этот выкидыш,– Бык изобразил писклявый голос ребёнка.

Это был прошлогодний случай. Во время рядового патрулирования Петроградской стороны по ту сторону моста, где никто не жил, к патрулю из шести «котов» подбежал совсем мелкий пацаненок в обносках. Мол, дяденьки, мамка не шевелится, ей плохо, помогите, и так далее… На словах они, конечно, согласились: «Ну, пошли, поглядим, где твоя мамка…». Мальчишка показал на мрачное здание неподалёку. Старший патрульный цепко взял его за руку и кивком отправил туда четверку товарищей. Те обошли дом по большой дуге и, зайдя с тыла, увидели в грязи свежие следы, явно не детские, ведущие в один из подъездов. По этим следам они и пришли к засаде. На третьем этаже двое громил с охотничьими винтовками приткнулись возле широкого окна лоджии. Всё внимание горе-вояк было приковано к улице, поэтому удалось взять их быстро и без потерь со стороны «котов». Мальчишка же, сообразив, что раскрыт, вырвался и побежал, но был застрелен выстрелом в спину. «Вот поганец мелкий,– беззлобно проворчал стрелявший старшой.– Дурак, кто это придумал. Всё шито белыми нитками. И вообще, лучше бы девку симпатичную подослали, а то что-то скучно живём».

Двоих пленных привели в город и после долгих допросов и пыток в подземелье Электрика – повесили. Вот и сказочке конец.

А Чёрный, когда вспоминали эту историю, рассказал, что в добрые античные времена у спартанских воинов была забава: подбрасывали вражеских детей и на копья ловили. Так родилась игра в колечки.

–А ещё есть игра – холокост. Знаете такую фашистскую забаву? Я давно говорю… этим интимным партнёрам мартышек надо устроить холокост,– услышали все голос Богодула. Он держал в руках какую-то мешанину из мяса и шкуры с хвостом. Руки были перемазаны кровью, глаза – дикие. Дядюшка Богодул любил котов. Уличных подкармливал, держал двух своих. Только для них в его жёсткой, как копыто, душе находилось место. Своим менявшимся бабам не позволял слова сказать пушистым засранцам, а тем более – гонять их с насиженных мест.

Сейчас он собирался закопать останки.

Кот был ещё и тотемным зверем отряда. В опорном пункте всегда жила пара-тройка здоровых, мордатых самцов. Душили крыс и покрывали всех окрестных подвальных и подъездных (парадных?) кошек.

–За кота ответят,– сплюнул Богодул. И то, что он это сказал без своих обычных смехуёчков, прозвучало жутко.– Пойдёмте подарочки вручать.

–По традиции?– переспросил Пузырь, тревожно озираясь.

–Нет,– ответил старшина.– Вы не поняли, что это объявление войны?

–Никаких колядок-херадок. Только бойня, только хардкор. И скажите этому хмырю, пусть поднимает свой дельтаплан. Надо всех вычислить.

Оператор дрона находился в одном из соседних домов.

Дядька Богодул порожняк не гнал, слово его было как чугунная гиря. Понятно, дело не в коте. Оборвыши оборзели настолько, что подняли руку на служителей магнатов.

Никто уже не помнил, откуда и когда взялась эта традиция.

Процедура визита в подшефные деревни, которые чем-то провинились, носила в Питере название «немецкий Хеллоуин». Но на самих болотах селяне говорили: «фашистские колядки». Всё просто: наёмники идут по деревне, заходят в понравившиеся дома, вынося дверь «с ноги», конфискуют попавшиеся на глаза ценности (умеренно), а ещё безобразничают и дурачатся.

Бойцы на эти вылазки надевали старинные каски, похожие на котелки, или полицейские шлемы с забралом, закатывали рукава по фашистскому обычаю. Был и специальный трёхколесный мотоцикл. Иногда арендовали у антиквара бутофорский немецкий «шмайсер». Захватывали с собой из арсенала резиновые дубинки, шокеры или даже плётку. Иногда врубали музыку типа «Rammstein». Ранние их песни почему-то ассоциировались у носителей русского языка с маршами Вермахта и дивизиями «электриков» – с двумя молниями на каске – даже сильнее, чем реальные марши.

Это было не спонтанное мародёрство и грабёж, а дозированное коллективное наказание тогда, когда установить настоящего нарушителя невозможно, но кто-то должен был ответить. Ещё – средством запугивания. Но применялось оно при небольших проступках.

Саша в таком ещё не участвовал, хотя за «Хеллоуин» полагалась надбавка как за боевой рейд, а всё, что изымалось, делилось по-братски. И это считалось гуманизмом. Ведь могли бы и жёстче покарать.

Обычно каратели забирали кур, яйца, овощи и какие-нибудь приглянувшиеся мелочи. Иногда угоняли козочку. Или телёнка, поросёнка брали с собой «покататься». Коров и свиней у оборвышей было мало, а ещё они умели их прятать. Взрослых животных не убивали и не забирали, чтобы не подрывать вконец экономику данников.

Иногда колядники с криком «Ёлочка, гори!» поджигали дома, но тушить не мешали. Стреляли в воздух и по заборам, а иногда в людей, но холостыми. Или резиновыми пулями. Устраивали публичные порки тем, кто вёл себя дерзко. Мол, ничего, заживёт, зато дойдёт через задницу, если не дошло через голову. Ну а женщин… тех, которых не успели спрятать… ждало «право победителя». Наёмники шутили, что способствуют праву на свободные связи. И что от тех не убудет. В общем, это был скорее ритуал, чем настоящий погром. Но ритуал жестокий.

А теперь они шли карать всерьёз, без мишуры и ограничений. Потому что повод был веский – неповиновение и нападение.

Собирались пройти по деревне как смерч, но их ждали пустые дома. То, что никого не оказалось на улицах, не удивило наёмников – в деревнях редко слоняются просто так. Но были пусты и дворы. Хотя предполагалось, что все должны отпереть двери и ждать вооружённых автоматами гостей у дверей хат.

Дозорный сообщил, что возвращается группа на «Кактусе». Пришлось задержаться с колядками. Дождались злого, страшно матерящегося Режиссёра. Они не успели далеко отъехать, когда лейтенант что-то заподозрил. Ему не понравились бегающие глаза проводника и невнятные ответы на уточняющие вопросы.

Кончилось тем, что он застрелил старейшину, потому что тот попытался выхватить у лейтенанта пистолет. Стало ясно, что они едут в ловушку, но успели развернуться до того, как та захлопнулась. Группу не преследовали, хотя несколько пуль по броне они получили.

Известие о взрыве, безлюдье и тишина в деревне, отсутствие на месте старейшин Режиссёру очень не понравилась.

Командир объявил боевую тревогу. И вовремя.

Словно в подтверждение его правоты загрохотало, затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт. Откуда-то появившиеся внезапно оборвыши начали первые, «коты» отбивались при поддержке «крупняка» с турельных установок на гантраках.

–Ах вы, питоны штопанные,– цедил сквозь зубы Богодул, косясь на выщербленную отметину на стене.

Этой пулей, прилетевшей в окно и срикошетившей от стены, ему чуть не прострелило голову, но, видимо, какая-то сила хранила дядюшку-матерщинника – кусок свинца прошил только его фуражку.