— Послушайте… э-э… Одри. Могу я с вами говорить откровенно?

— Валяйте. Полный вперед.

— Дело в том… я, конечно, не хочу вас огорчать… но вы меня не вполне устраиваете. Я думал, приедет другой человек…

— Мужчина?

— Ну да. Видите ли, насчет игры мы договаривались чуть не полгода назад. Не люблю, когда что-то меняется в последний момент. Клиент делается какой-то суетливый…

— И заставляет вас нервничать?

— Точно. — Эдди поглаживает себя по животу. — У меня тогда желудок не на месте. А я этого не люблю.

— Ясно.

— Поймите меня правильно. Я очень уважаю Великана, мы старые знакомые. Но он уже давненько в ауте. Как бы он…

— Не потерял чутье?

— Точно. Вы схватываете на лету.

Эдди откидывается на спинку стула, довольный, что мне не надо ничего разжевывать. Мне предлагают отступного. Те же три тысячи долларов — только здесь и сейчас, — и я разворачиваюсь и отправляюсь домой. Может быть, как-нибудь в другой раз. У Эдди сейчас как раз имеется манипулятор, которому он доверяет. Покруче меня будет. Хотя до моего декольте ему, конечно, далеко. Зато на него можно полностью положиться. Сто десять процентов.

— Ста десяти процентов не бывает.

— Что говорите?

— Не бывает ста десяти процентов. Максимум сто.

Эдди чмокает губами. Я еще и умничаю.

— Эта сумма, — он теребит себя за шорты, — у меня с собой. Три тысячи наличными. Даже пачкаться не надо. Просто отдайте сверточек, и забудем обо всем. Можете отдыхать, загорать. Сходите в музей Гиннесса. Все, что хотите.

— Я не загораю.

— Что говорите?

— Я же рыжая. Я не загораю. Я обгораю.

Эдди сердито вздыхает. Я заказываю виски. Надо же как-то скрасить молчание. Жду, когда официантка принесет заказ. Воображаю Эдди — Хамфри Богартом, а себя — настоящей Лорен Бэколл. Я даже понижаю голос на несколько пунктов. Теперь он у меня низкий и сиплый.

— Послушайте, — я беру свой бокал и подаюсь к нему, — спасибо, что встретили меня и покатали по Стрипу. Очень вам за это признательна. Но давайте начистоту.

Эдди наклоняет голову. Я кладу ногу на ногу.

— Первое. Это я буду играть завтра вечером, и никто другой. Второе. Мне не нужны ваши вонючие деньги. Третье. Если есть желание, можете записывать. Мне не нравится «Белый русский».

— Ясно.

— Отлично. Вам также не помешает узнать, что самый лучший карточный манипулятор — это я. У меня сверхзвуковые пальцы, я могу считать в уме быстрее, чем вы — говорить, и я непрерывно тренировалась с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет. Меня ничто не остановит. Понятно? Ни вы, ни ваши деньги, ни ваш пройдоха «сто десять процентов». И уж конечно не… не вы.

— Про меня вы уже говорили.

— Отлично. Я просто хотела проверить, насколько вы внимательны. В общем… Эдди, вы поняли, о чем я.

Эдди заливается смехом. Отсмеявшись, он допивает пиво, заказывает нам еще по виски и поднимает руку, чтобы я могла хлопнуть его по ладони.

Что я и делаю.

— Елки-палки, — говорит Эдди. — Великанище-то, а? Как всегда, на высоте. Я с ним поспорил на двести долларов, что вы схватите деньги и кинетесь наутек. У вас даже вид совсем не такой. Уж манипуляторов-то я повидал, будьте спокойны. Вы на них не похожи.

Я улыбаюсь в свой бокал. Приятно, что Эдди наконец меня оценил. А Луи настолько мне доверяет, что даже побился об заклад. Я достаю из вазы орешек, бросаю себе в рот и запиваю добрым глотком «Джека Дэниэлса».

— Виски для вас не крепковат?

— Нет… кхе-кхе… в самый раз.

— А что это вы так закашлялись?

— Виски ни при чем. Это я орешком подавилась. Не в то горло попал.

— Может, мне заказать вам что-нибудь с вишенкой?

— Вместо бурбона?

— Ага.

— М-м… да, пожалуйста. Сделайте одолжение.

— Выспалась?

Это Эдди. Звонит мне в номер. Побудка.

— Черт, который час?

— В Лас-Вегасе почти двенадцать. Не бери в голову. Ты в другом часовом поясе, красавица.

* * *

Поздненько же я вчера легла. Сперва мы с Эдди долго обсуждали детали предстоящей игры: где, когда, с кем и как. Потом, когда Эдди на сто пятнадцать процентов убедился, что я все усвоила, мы решили прошвырнуться. Парочка казино, несколько игорных залов на Стрипе. В «Мираже» мы сыграли в холдем и даже поставили по пятерке, и Эдди выиграл двести долларов на второй руке. Я играла осторожно и осталась при своих. Впрочем, все вышло неплохо. Эдди вроде бы остался доволен моей игрой, хотя это, конечно, была не высшая лига. Вид у меня был уверенный, я действовала разумно и, самое главное, не тормозила игру.

После покера Эдди решил, что мне надобно разрядиться. Чтобы завтра вечером быть в полной боеготовности, лучше заранее дать выход страстям. Я тщетно пыталась убедить его, что я не азартная и никаких особенных страстей во мне нет. Но Эдди проявил исключительную настойчивость, даже как-то странно стало. Весь остаток ночи мы только и делали, что просаживали его выигрыш: играли в «блэк джек», зачеркивали цифры на билетах «Кено»[69](хоть бы ломаный грош в ответ), пригоршнями бросали жетоны в автоматы. Из «Венецианца» — во «Дворец Цезаря», через толпы молодоженов и просто туристов, из «Дворца Цезаря» по удушающей жаре — в «Бухту Мандалай». Там прохладно и аквариумы с акулами.

Поход наш завершился в «Эль-Кортесе»: запах табачного пепла и пота, проплешины на коврах и рулетка. С нами играли какие-то пожилые господа в спортивных костюмах и дамы с длиннющими ногтями. Мы пили кофе в круглых будках, обитых кожей. Мы заказывали текилу официанткам в жутких розовых платьях и с целыми ульями вместо причесок на голове. Мы ели мороженое, залитое сиропом и посыпанное карамельными крошками, а к четырем часам утра перешли на хот-доги. Мне было весело и легко. Когда Эдди сказал, что пора баиньки, я уже подбирала себе татуировку.

В «Луксор» мы вернулись уже на рассвете. Восходящее солнце заливало небо киноварью и согревало пустыню. Серьезные игроки возвращались в гостиницу — надо же и поспать. Я постояла у лифта, изучая их лица. Вот и папа, когда впервые попал в Лас-Вегас, наверное, так же жадно смотрел на завсегдатаев. И голова у него кружилась, и в глазах светилась решимость стать таким, как они. Пусть даже ради этого придется рискнуть всем.