Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Виноградов не мог понять его молчания. Он забеспокоился. Заговорил:
— Ты на меня не дуйся! Что я могу? Я — как ты. Если б даже я тебе изо всех сил помогать кинулся…
— Что сделать с отчетом? — спросил Григорьев.
Голос Виноградова потеплел:
— Вот, молодец, по-деловому! С отчетом? Всё оставь, как есть. Только выводы чуть измени. Не «разработано изделие», а «показана принципиальная возможность создания». У тебя же действительно не все испытания сделаны. В генераторах испытаний не было.
— Испытания в генераторах «Энергетик» сделает. Я уже образцы приготовил — отвезти.
— Ничего не отвози, не надо! — Виноградов поднял палец. — И отчет у тебя какой — секретный?
— Для служебного пользования.
— Засекреть!
— Это сколько же времени уйдет: всё в спецблокнот переписывать, потом в машбюро первого отдела отдавать…
— Засекреть! — повторил Виноградов. — Если придется его «Энергетику» выслать, чтоб там по лишним рукам не ходил.
Он вдруг потянулся и хлопнул Григорьева по плечу:
— Да брось ты кукситься! Обидно тебе? Это еще что! Бывает, знаешь, как хуже. Вот мне, ты думаешь, не обидно? Сорок один год, пятый десяток, а что — я? Кандидат, начальник маленького отдела. В солидной фирме такой отдел на лабораторию не потянул бы. А обормоты, которые у меня в институте задания списывали, и списать-то не могли без ошибок, теперь — и доктора, и профессора, и директора! А самый балбес, спортсмен, ну ничего, кроме роста и смазливой морды, который мне свою девушку предлагал — переспать с ней за то, чтоб я ему курсовой проект рассчитал, — он теперь знаешь кто? Начальник главка! Слава богу, не нашего.
— Переспали? — спросил Григорьев.
Виноградов запнулся. Потом хохотнул:
— Ну, молодец, молодец!.. В общем, не переживай. И затраченного труда не жалей, не пропадет! — Он разворошил на столе бумаги, вытянул из-под них нужный блокнот. — Конечно, труд должен вознаграждаться! Значит, две заявки здесь? Вот и отправляй с богом. Засекреть — и отправляй. А получишь на них «красные углы», слово даю, вознаграждение насчитаем — максимальное! Для оплаты изобретения опытная партия может считаться внедрением, тут криминала никакого нет.
К нему вернулся прежний тон. Он явно испытывал облегчение.
— И не думай, — сказал он, — что мы твою работу хороним. Если когда-нибудь прижмет нас опять «Энергетик», — просто так мы, конечно, не дадимся, но если уж надавят через министерство, — мы тогда, может, опять тему возьмем. — Он поднял палец: — Нировскую!
Григорьев молчал.
— А труд, конечно, должен вознаграждаться! — говорил Виноградов. — Я, кстати, давно хочу спросить: ты диссертацию-то делать собираешься? У тебя хоть один кандидатский минимум сдан — философия, иностранный язык? Нет? Ну ты даешь!
Он поднялся. Григорьеву пришлось встать вслед за ним.
— Давай, — сказал Виноградов, — готовь направление, характеристику, всё подпишем, — и оформляйся на кафедру соискателем! Твой отчет — это же готовая диссертация. У тебя какой получился объем литературной части?
— Процентов двадцать пять.
— Ну как раз то, что надо по новым требованиям!.. А — пальто? Пальто мое где?
Григорьев принес ему пальто и шапку. Сразу отдал и отступил назад, чтоб не придерживать, когда он будет одеваться.
— Ты пойми, — говорил Виноградов, сам влезая в рукава, довольный, — я же тебя ни в чем не ограничиваю. Это американцы нам режим наибольшего благоприятствования не дают за то, что евреев не выпускаем, а я тебе — даю! Как раз за то, чтобы ты лишнюю информацию не выпускал. — Он засмеялся своей шутке. — Веди серийные изделия, как ведешь. Ну, еще там тему подкину по модернизации. А будет время оставаться — занимайся своими плёнками сколько душе угодно!
Он застегнулся, огладил пальто, поправил шапку, сразу став выше ростом и массивнее. Весело спросил:
— Кто это сказал, что наука — удовлетворение любопытства за государственный счет? Вот и удовлетворяй на здоровье! Помощницу надо — помощницу дадим. Вот, месяца через три, в феврале, придут выпускники, можешь себе выбрать самую хорошенькую молодую специалисточку. Лучше всего замужнюю, — Виноградов подмигнул, — чтоб лишних проблем не возникало! Вот, сидите тут вдвоем и занимайтесь… наукой.
Уже в дверях он обернулся:
— И осциллограф с запоминанием купим! Что ж мы, четыре тыщи не найдем? Для дела — всё найдем!
Нина защитилась перед самым Новым годом. Григорьев не пошел на защиту, но вечером пришлось отправиться с ней на банкет. В маленьком боковом зале огромного ресторана собралась почти вся кафедра. Было тесно, шумно, чадно от испарений горячих мясных блюд, политых острыми соусами, и табачного дыма. Как капли блестящего жира, плавали круглые, лоснящиеся лица «полубогов», ничуть не изменившихся за четыре года, разве только пополневших. Да какое там «полу»! Самые весельчаки из этой стаи уже в настоящие боги вознеслись, в громовержцы. Тот — профессор, тот — секретарь ученого совета. Они задевали Григорьева: «Жена — молодец, а ты что же?»
Оттесненный от Нины за несколько мест, на край стола, он почти не прикасался к еде. Только курил сигарету за сигаретой и, выдерживая на лице доброжелательную, ни к кому не обращенную улыбку, наблюдал сквозь дым.
Нина среди «полубогов» стала уже совершенно своей. Никакого вскидывания глаз и торопливого смеха. Царственная, спокойно возвышалась в центре общего кружения. Чуть улыбаясь, склоняла прекрасную голову в ответ на поздравления. Поднимала рюмку с вином и пригубливала после шумных тостов. Из соседнего, большого зала доносились грохот оркестрика и топот ног танцующих. И всё вместе напоминало нелепую свадьбу без жениха.
Кто-то провозгласил тост за него: «Успех Нины Федоровны стал возможен благодаря прочному семейному тылу, самоотверженной помощи му-у-жа!» И надо было в ответ улыбнуться еще шире, поднять рюмку повыше, отпить побольше. А потом снова курить, курить, уже до тошноты, до горечи в желудке, и улыбаться сквозь дым.
Какой банкет, какие «полубоги»! В том декабре 1973-го они сидели с Мариком и Димкой в маленькой грязной «пельменной» на Суворовском у Старо-Невского. Взяли горячие пельмени, политые резко пахнувшим уксусом, и теплый чай. Выплеснули чай в раковину у туалета. Димка под столом разливал по стаканам последнюю новинку алкогольной промышленности — аперитив «Степной» с ширококрылым орлом на этикетке. Говорил Марику, чтобы тот положил на всё оглоблю. Показывал бутылку: «Вот, выпей — и станешь, как этот орел!» Аперитив в стаканах был похож цветом на жидкий чай и оставлял во рту и в горле травяную горечь.
Марик (губы трубочкой, невидящий взгляд) говорил тихо. Часто одно и то же. Всё очистилось от повторений, выстроилось в памяти и легло на другой разговор, когда они с Мариком вдвоем, без Димки, шли вечером по Выборгской стороне среди бетонных и темно-кирпичных заводских стен. Искристые снежинки светлыми шаровыми скоплениями роились вокруг фонарей и, невидимые в темноте, покалывали щеки.