– Шел-шел и нашел, – отшутился Семеныч, убирая пистолет во внутренний карман и доставая сигареты. – Ты сказала, что находишься в парке. У тебя ума хватило бы и утопиться. Я слышал воду.

– Я искупалась, – кивнула Она.

– Не сомневался, – чиркнув зажигалкой, прикурил Семеныч.

– И мне! – Она выхватила сигарету.

– Тебе вредно! – Семеныч щелчком выбил сигарету из Ее пальцев.

Она зачерпнула пригоршню воды и плеснула на него.

– Тогда и у тебя пусть вся пачка намокнет!

– Остановись! Я тебя сейчас окуну.

– Догони сначала! – крикнула Она, отбегая на несколько шагов. Семеныч настиг Ее, сграбастал в охапку и понес к воде. Остановился.

– Мне кажется, что ты мало искупалась, – усмехнулся он.

– Не надо, пожалуйста! Как я домой пойду в мокрой одежде? – Она изо всех сил цеплялась за его шею, когда Семеныч немного наклонился к воде. – Семеныч!!! Не надо!

– Во-первых, почему в мокрой? Я ее прежде сниму с тебя! А во-вторых, домой ты сегодня не пойдешь, – Семеныч сделал вид, что пытается расстегнуть Ее ремень на джинсах.

Через несколько секунд и пару неуклюжих движений оба оказались по колено в воде.

А через час – в гостинице, минуя недоуменный взгляд администратора, удивленного их мокрым, грязным, но абсолютно счастливым видом…

* * *

– Ты говорил, что Ребенка не существует…

– А многого из того, что мы видим и чувствуем – не существует, – ответил Семеныч. – А многое из невидимого – существует. Сколько время?

– Зачем тебе? – приподнялась Она на локте и щелкнула выключателем настенного бра.

– Самолет в шесть.

– Неееет!!!

– Да.

– Ты не поедешь!

– Не поеду. Я полечу.

– Нет! Нет! – закричала Она, толкая и пиная его в бок. – Нет!

– Опять – двадцать пять. Сколько можно?

– Ты не можешь меня оставить!

– Я не оставляю тебя, – Семеныч перегнулся через Нее к тумбочке. Посмотрел на телефон.

– Но Ребенок…

– Ребенок?! – переспросил Семеныч, поднимаясь. – Поменьше шляйся ночами по подъездам и паркам, и никто тебя не тронет!

Она поникла. Села на кровати, растерянно перебирая пальцами край одеяла. Семеныча это молчаливое смиренное действие завело еще больше. Он сдернул брюки со стула.

– А знаешь, мне часто приходит в голову, что все это устраиваешь ты!

Она вопросительно взглянула на него.

– Именно ты! Все нормально вокруг, и, вдруг, ни с того, ни с сего – раз и… У меня даже слов нет, какими можно было бы все описать! Ты точно намеренно изматываешь меня и сводишь с ума! Любишь меня? Врешь! Не за что меня любить! Не! За! Что! Ты постоянно упрекаешь меня и говоришь гадости! Ты не человек! Я понял! Ты давно выслеживала меня! Подобралась ко мне еще котенком! Так не получилось? Пожалуйста, в женщину превратилась! Куда кошка моя исчезла с твоим появлением, скажи? Нечего ответить?

Она прижала пальцы к губам, то ли не веря услышанному, то ли заставляя себя молчать.

– Тысячу способов убить человека! Ребенок – дебил, что ли? Нет! Потому что нет его! Это ты что-то специально делаешь! Я сказал, что не меняю своих решений, если нет форс-мажорных обстоятельств. Думаешь, я не обратил внимание на твое бормотание: «форс-мажорных, значит…»? И?! Суток не прошло, как визуально успевает исчезнуть и появиться мир, сквозь меня проезжает машина, и два раза на тебя нападает Ребенок, который по какой-то причине все никак не доведет свое дело до конца! – Семеныч нервно застегивал рубашку. – Знаешь, почему тебе не хочется, чтобы я уезжал, потому что я выйду из-под твоего влияния! Или в себя приду окончательно! Ты боишься потерять надо мной контроль! У тебя забава такая – привязывать человека за ниточки и тыкать в него ножиком, образно. Морально сдохнет – туда ему и дорога. Зато ты поиграешь! Я все равно поеду! Знаешь, о чем я сказал: «многого из того, что мы видим и чувствуем – не существует». О любви! Это слово! Ярлык! Напыщенное слово, которое обозначает только то, что нам что-то нравится больше остальных в данный момент. А больше ничего. Но ты запомни на будущее – все проходит! И момент пройдет!

Семеныч замолчал на минуту, проверяя содержимое сумки, бумажника и карманов одежды.

– Домой отвезти тебя или здесь до утра останешься?

– Ненавижу тебя, – выкрикнула Она, подтягивая одеяло к себе.

– Вот она, вся твоя правда! – Семеныч выкинул из бумажника карточку от номера на стол. Надел пиджак.

Обуваясь у двери, сам себе сказал:

– Вселенная все слышит. И все исполнится. А тебе пора бы определиться, во что ты играешь: в любовь или ненависть. Хотя, о чем это я? У тебя не заржавеет играть во все сразу, со всеми сразу, и делать это одновременно.

Семеныч сел в кресло самолета, пристегнул ремни, уставился невидящим взглядом прямо перед собой: в синюю спинку соседнего кресла.

В тот же самый миг, Она устроилась на диване дома, обернулась пледом, и ее немигающий взор уперся в черный экран телевизора.

Семеныч не мог понять, почему он опять взорвался. Взорвался ни с того, ни с сего. Анализировать свои так часто меняющиеся состояния – Семенычу совершенно не хотелось. Он не мог объяснить, что вечером сподвигло его умчаться с дачи в злосчастный парк, неся околесицу жене о перенесенном вылете, каким образом он Ее нашел в темном и огромном парке, почему остался с Ней на ночь. Скорее всего, Семенычу казалось, что не он властен над собой в некоторые моменты, и именно это приводило его потом в бешенство, которое выливалось на Нее, как возможную причину своих спонтанных и необъяснимых поступков.

Семеныч думал о Ней сейчас, но это были неоформленные мысли – присутствие Ее образа, как фоновый шум, как атмосфера над землей.

Он прикрыл глаза, слушая бортпроводника. Ее и без того неясный образ рассеялся на смутные тени, сгустки туманного света, иллюзии без формы, цвета и плотности, как бестелесные существа. Они двигались, что было почти не видимо, но сильно ощущаемо.

* * *

Семеныч открыл глаза. Первый и Второй моментально отшатнулись.

– Человек не может видеть эгрегоров! Это общеизвестно, – растерянно сказал Второй.

Но казалось, что Семеныч их видит. И очень хорошо чувствует, а это чувство, отраженное в его глазах, преобразовывается в злобу. В лютую злобу, которая начинает выходить из его сознания и плавно парализовывать эгрегоров.

* * *

Она глубоко вздохнула, желая успокоиться.

Семеныч шумно выдохнул, выходя из оцепенения.

В ту же секунду они одновременно вспомнили прощедшую ночь.