угнали машину, а сам я сначала гостил у нашего завгара, он может подтвердить это, а потом пошел провожать Татьяну, с которой меня познакомили в тот вечер.

— В какое время ты ушел из гостей?

— Ну-у… что-то около двух.

— И что после этого?

— Проводил Татьяну до ее дома и пошел домой.

Бусурин с сочувствием смотрел на Дремова.

— Хочешь знать мое личное мнение?

— Да! Конечно.

— Так вот, это свое алиби ты можешь засунуть в одно место. Расшифровываю. Ты действительно мог проводить эту женщину до дома и тут же вернуться на неохраняемую площадку, на которой ты оставил свой КРАЗ. Ну а далее… Изуродованный бампер и отпечатки протекторов на месте преступления говорят сами за себя. Запланированное, хорошо срежиссированное убийство, на исполнение которого у тебя оставался вполне приличный временной люфт. Три часа, в течение которых ты мог доехать до Москвы и ждать такси с Даугелем по маршруту движения.

Бусурин смотрел на Дремова и видел, как меняется его лицо. Оно стало мертвенно-бледным, и казалось, что еще минута-другая — и с ним случится удар.

— Но я… в ту ночь я действительно не был за рулем.

— В таком случае кто?

Он долго, очень долго молчал, наконец почти выдавил из себя:

— Брат мой… Сашка.

— То есть Александр Дремов? Водитель Неручева?

При упоминании о Неручеве Дремов дернулся, будто прошибло током, и его лицо скривилось в вымученной маске.

— Вы… вы знаете о Неручеве?

— А еще два наезда? — давил Бусурин, оставив вопрос Дремова без ответа.

Дремов вскинул на Бусурина наполненные болью глаза, и было видно, с каким трудом ему дается каждое слово:

— На мне только один покойник… первый. Да и то я не хотел его смерти. Думал, царапну малость, а оно вон как получилось… Ночь, дорога скользкая, оттого и не рассчитал руля.

— Кто планировал столкновение?

— Думаю, Сашкин хозяин. Неручев. Он же и маршрут расписал, по которому тот мужик должен был ехать.

— А кто расплачивался?

— Он же, Неручев.

— Хорошо, поверю. А что было еще с двумя наездами?

Теперь, когда Дремов признался в главном, ему, казалось, уже нечего было бояться, и он даже голову приподнял, отвечая на вопросы:

— Их тоже должен был исполнить я, но я отказался, и тогда они стали давить на меня и даже шантажировать. Но я, гражданин полковник, тоже не пальцем деланный, и послал Сашку с его хозяином куда подальше. Мол, мне свобода дороже. Тогда Сашка потребовал, чтобы я в назначенное время пригнал КРАЗ к условленному месту, а остальное, мол, меня не касается.

— Ключи от машины передал брату?

Дремов молча кивнул головой.

— Ну а как же тебя угораздило вляпаться в историю с иконами? Вроде бы уже научен был?

— Бес попутал, гражданин полковник, право слово, бес. Неручев пообещал за один только рейс заплатить столько, сколько я за год получаю, и я согласился. К тому же он заверил, что рейс этот будет совершенно безопасный и таможня уже дала «добро».

— И ты согласился?

— Да.

— А если бы тебя взяли с наркотой?

Дремов отрицательно качнул головой.

— Почему нет?

— Тайник загружали при мне, и это были иконы.

— Кто загружал?

— Если не считать Сашки и Неручева, который привез иконы на своем «мерсе» и контролировал загрузку, еще двое. Какой-то Самсон и шестерка Неручева — Костырко.

Теперь, казалось, все сходилось, однако Бусурин не мог не задать еще одного вопроса:

— Кто убил Ушакова?

Видимо пытаясь понять, о ком спрашивает полковник ФСБ, Дремов мучительно наморщил лоб. — Это…

— Это тот самый иконописец, иконы которого ты пытался вывезти из России.

— Нет, это не я, — засуетился Дремов. — Клянусь!

— Брат?

— Нет! Нет, нет! Но он прокололся как-то… по пьяни. Сказал, будто Неручев теперь у него в кулаке сидит. Мол, и на нем кровушка висит…

* * *

На часах уже было без четверти восемь, когда наконец-то из раздевалки сообщили, что «к больному поднимается гость», и Маланин смог вздохнуть с облегчением. Вроде бы уже и пообвыкся с тем, что приходится то ждать, то догонять, а вот поди же ты — каждый захват — что первый, нервы напряжены до предела. Тем более, что в данном случае основному риску подвергался не он сам и даже не его спецназ, а следователь Следственного управления при Московской прокуратуре, и случись вдруг с ним что-нибудь непредвиденное…

Впрочем, об этом было лучше не думать. И себя изведешь, и операцию сорвешь излишней нервозностью. Хотя, если рассуждать здраво, киллера можно было бы скрутить еще внизу, в той же раздевалке, и, уже обшмонав его карманы, можно было бы предъявить орудие убийства, однако все тот же Головко настоял на том, что брать его надо наверняка, в момент истины, то есть прямо в палате, когда его уже не сможет отмазать ни один адвокат, и Маланин вынужден был подчиниться, играя все эти дни роль лечащего врача.

Вновь заработала рация и «Второй номер», отслеживающий продвижение киллера по внутренним переходам Склифа, сообщил, что под курткой у гостя «металл», судя по всему, пистолет с глушителем.

Это уже было совсем хорошо, и Маланин облегченно вздохнул, потирая руки. Пистолет — это даже не кастет, не нож с выбрасываемым клинком и тем более не шприц с отравленной иглой, с ним как-то и брать привычнее, да и отмазаться практически невозможно.

Головко уже был предупрежден о приезде «гостя», и теперь надо было очень умненько его встретить.

Не было проблем и с дежурной медсестрой. Она была выведена из своей клетушки, похожей на стойку бара в коридоре, и облаченный в белый халат Маланин вышел из ординаторской именно в тот момент, когда в конце коридора показался долгожданный «гость».

Довольно высокий, приятной наружности уроженец Кавказа, лет сорока от силы.

Руслан Адыгов!

Довольно дорогие замшевые туфли, скрадывающие шаги, просторная, с множеством карманов и кармашек куртка-ветровка. В руке — новенький, с наборными замочками кейс.

Ни дать ни взять — весьма успешный бизнесмен, решивший хотя бы на время освободиться от надоевшего строгого костюма и столь же надоевшего галстука.

— Простите, — движением руки остановил он Маланина, — доктор Скворцов еще не уехал?

— Я и есть доктор Скворцов. А вы, насколько я догадываюсь…

— Следователь! Хотел приехать пораньше, но… — и он с маской глубочайшего сожаления на лице развел руками. — Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В срочном порядке вызвало руководство, так что не обессудьте.

Он был сплошная любезность, и если бы Маланин не знал, что в действительности представляет из себя «следователь Адыгов», то можно было бы и купиться на