с Маргой, есть причины, и отсюда, вполне возможно, могли пойти гулять слухи.

Способные разрушить хрупкую, еще не оформившуюся легенду о Марге и Пордаве. Ведь так просто было добавить еще пару штрихов и сказать, что Пордав остался там по приказу злого Михаила, соперника в любви за прекрасную лапку Марги. Да, закрыл собой, но в целом Михаил собирался его погубить, или еще какую чушь, подобные слухи тем и отличались, что редко подчинялись здравому смыслу, били по эмоциям и им верили.

Разрушение образа посланцев небес, как раз работа для агентов Меклана.

— Также напиши Батурсу, чтобы выделил одного из своих в помощь Марге, нужно всех проверить.

— Да, повелитель, - Кратир застрочил еще быстрее, сломал перо.

— Мало ли кто что там будет болтать, включая рассказы, порочащие саму Маргу.

— Да, повелитель.

Интересно, понял или нет, вяло подумал Лошадкин, обнаруживший, что опять оказался перед дилеммой. Запрещать говорить о себе? Все это плохо стыковалось со свободой и прочими делами, которые он пытался заложить в местных. Не ограничивать? Сами же местные не поймут, жены начнут бегать и трясти хвостами и клыками, хотя сами же помогали Марге и Пордаву сойтись.

Запрячь Алекса, чтобы следил и фильтровал разговоры? Опять власть на современных технологиях, а не потому, что сам Михаил сумел и удержался. Или стоило все же поверить и допустить, что Кратир не станет распускать слухи, порочащие того, кому он служил и искренне служил, насколько видел Лошадкин? Так и не решив эту дилемму, Михаил привычно спихнул ее в сторону, решив, что займется ей, если проблема возникнет.

Реактивный способ решения, но для проактивности требовались современные технологии и тотальная слежка за всеми, постоянные сообщения о ближнем круге, а стало быть, и недоверие к таковым. Тоже дилемма, только иного рода и не имеющая толком хорошего решения.

Лошадкин подпер голову рукой, мрачно размышляя об обратной стороне власти.

— Остановитесь! - прогремел голос Форска. - Повелителя печалят ваши ссоры!

— Хватит! Хватит! - тут же подхватили несколько голосов.

Вроде искренние, желающие помочь, но кто сказал, что это не будущие лизоблюды? Лошадкин, "грустивший" вовсе не из-за споров вождей, решил не объяснять ничего и не упускать момента, выпрямился и вскинул руку. Свиты Форска и Сардара, Валуна, а также просто вожди и лидеры, замолкли, уставились на него.

— Меня печалят не ваши споры, - заговорил Лошадкин, глядя в зал, - дружеские споры и обсуждения важны, в них узнаются другие мнения, вырабатывается нечто общее, устраивающее обе стороны. Не разговаривая с другими, невозможно узнать, о чем они думают, чего желают, к чему стремятся. Дружеские споры и обсуждения планов, указания на слабые их места, критика замыслов, но по делу, не из желания уязвить или подсидеть, вот то, что нужно новому союзу!

— Критика, повелитель? - переспросил Сардар по праву хана. - Даже вас?

— Даже меня! Особенно меня! - согласился Лошадкин. - Но по делу! Не потому, что вы натерли ногу, любимый каданах захромал, или случилось еще что-то дурное, а потому что вы увидели промашку. Армия и флот, немного иное, там должно быть единоначалие, но и там должна быть возможность критики, возможности рассказать, что командир плох и губит своих подчиненных, например! Чтобы глупость одного не становилась причиной гибели многих!

На него смотрели ошарашенно, похоже, все же рано было еще для таких речей.

— Но разве вы спорите о деле? - повысил голос Лошадкин. - Вы едва не деретесь за то, куда первой отправится армия весной! Вы спорите о добыче и подавлении соседей! Если бы еще и вырезании всех, кто обидел вас, заговорили, мне впору было бы встать и улететь прочь!

— Повелитель! - вскричал Сардар.

— Не покидайте нас!

— Мы сказали глупость!

Еще несколько подобных возгласов в восточном стиле, и они затихли, кричавшим хватило совести смутиться и спрятаться в толпе. Лошадкин выдержал паузу, обводя взглядом вождей, затем продолжил.

— Я понимаю вас и не виню, вы узрели новую мощь, и кто бы удержался от подобных мечтаний? Но ваши слова все равно печалят меня, ведь вы говорите о грабеже соседей, после которого они уже вряд ли захотят дружить и будут мечтать отомстить.

— Повелитель! - вперед пробился один из вождей хрокагов. - Нам не нужна их дружба, мы никогда не дружили! Пусть боятся нас и трепещут!

Его поддержали несколько одобрительных голосов. Лошадкин заметил, что живые Батурса незаметно записывают всех и не взялся бы сказать, хорошо это или плохо. Бюрократия, секретные службы, недоверие к ближнему кругу, что там еще входило в атрибуты власти и развития государства?

— Страх — это мощное оружие, - согласился Лошадкин, - под стать нашей новой армии и флоту, не так ли?

— Истинно так!

— Мы могучи!

— Возвести горы, и мы станем неуязвимы!

Сардар обернулся, чтобы рявкнуть нечто матерное, но сдержался, лишь зарычал.

— Неуязвимы только птицы в небе! - проклекотал Хохотунчик. - Нужно построить летающий остров!

— Да! С него мы будем править всеми!

— Мирно, как того хотят небеса!

Но все же править, подумал весело Лошадкин, не ожидавший такого поворота беседы. В земных мифологиях такое тоже встречалось, летающие острова, да и в фантастике нередко использовалось.

— Разве вы уже переделали все дела на земле, чтобы покинуть ее? - спросил он. - Страх, но скажите, долго ли продлится этот страх? Что будет потом, когда придут ваши дети и внуки?

Михаил специально не стал говорить "наши", так как вполне можно было дождаться очередного отклонения и криков о его собственных детях. Стихшая было волна поднималась снова, женам не угрожали физически, но вот социальное давление явно росло.

— Живые растут и умирают, деревья засыхают, трава вянет, времена года сменяют друг друга и даже камни рассыпаются со временем от старости. Мощь армии со временем иссякнет, вы или ваши внуки расслабитесь и обленитесь, будете почивать на прошлых заслугах. А вот страх останется и тогда соседи поднимутся и сметут вас, прольется столько крови, что мы все будем в гробах вертеться! Да, кто-то из вас тут же подумал, что мало внушить страх и надо завоевать соседей силой оружия, и мы можем так поступить, но что дальше? Я не дам сделать их рабами и унижать, а включать на равных правах тех, кого завоевали? Опять прольется кровь, много, много крови!

Вожди молчали, хмурились, что-то прикидывали в стремительно разогревающихся от размышлений головах.

—