Ну? Разве плохо? Эх, ты…

— А почему вы стихи любите? — Это Чубик.

— А почему ты хлеб ешь? Воду пьешь?

— Так то ж — хлеб!

— А для меня стихи то же, что хлеб и вода. Стихи знать надо, ими душа умывается… Понял?

«Ведь хорошо сказал», — подумала я, приглядываясь к учителю. Все молчали, поглядывали в окно, слушали плавный бег электрички. Это очень приятно ощущать — как быстро несет по рельсам.

— Вы марки копите? — вдруг спросил Чубик. Это он всегда так, как с печи упадет.

— Ты хотел сказать — занимаюсь ли филателией?

— Ага… Марками…

— Занимался.

— А много у вас марок?

— Расскажите нам…

«Ох, хитрые, — подумала я. — Ведь они нарочно его на свою тему навели и сейчас будут донимать, тут ведь все коллекционеры, даже Чубик».

— А какая была первая марка?

«Ну точно! Началось», — подумала я.

— Первую марку выпустили в Англии, — сказал Анатолий Васильевич, — в 1840 году… (Я чуть не захлопала в ладоши — надо же, знает! Я словно бы начала болеть за учителя.) Это одни из самых маленьких марок. Достоинством в одно пенни и два пенса. Марки были черного и синего цвета. На них было изображение королевы Виктории. Сейчас ценятся дорого. — Он начал рассказывать о редких марках, о каких-то там «Маврикиях», о марках самых больших, о марках из чистого золота, о каталогах, о тематических коллекциях. Обещал принести свои тематические коллекции о животных и космосе…

Ребята молчали, слушали, никто не перебивал, даже Алик Зотов перестал щурить черные глаза… «Это не к добру», — подумала я. Алик потому и староста, что имеет вес в нашем коллекционном классе. Он лучший коллекционер. Их два — таких соревнующихся: Алик и Владик, только Алик собирал монеты, значки и старинные ордена, а Владик — жуков.

— Анатолий Васильевич, что, пенни — самая мелкая английская монета? — спросил Алик, и глаза его вновь прищурились.

— Нет, — ответил биолог, — самая мелкая монета — фартинг. В одном пенни четыре фартинга.

«Вот тебе!» — подумала я. — Не один ты все знаешь».

— Анатолий Васильевич… — вмешался Чубик. Тоже хотел себя показать! — Скажите, какая монета… английская… больше пенса? — Чубик говорит быстро, отрывисто, с остановками, и вообще он такой весь, как его разговор.

— Больше пенса — шиллинг, в нем двенадцать пенсов, а двадцать шиллингов составляют фунт стерлингов.

Глаза у Алика стали чуть пошире.

— А гинея и соверен — это какие монеты? — спросил Чубик.

— Старые английские, золотые, примерно равные фунту.

— О-о! Мне бы такую… Хоть одну…

— Зачем?

— Просто так… (Он сказал: «Просотак».)

— Чудак ты, — ухмыльнулся биолог.

— Анатолий Васильевич, — совсем невинно, очень культурно сказал Алик, — может быть, вы знаете что-нибудь про старинные русские ордена?

— Что именно? — спросил биолог, слегка улыбаясь, и тут его лицо сразу покрасивело, понравилось мне.

Вот чего, оказывается, не хватало его лицу — улыбки! Но какой все-таки этот наш Алик и вообще ребята… «Анатолий Васильевич, миленький, не дай ты себя посадить в галошу! Неужели ты сейчас споткнешься? Не знаешь? Нет?!»

— Что именно тебя интересует? — переспросил он.

— Ну, сколько было русских орденов?

Анатолий Васильевич пристально взглянул на Алика, потом перевел взгляд на окно электрички — он что-то подсчитывал в уме.

— Русских орденов было восемь. Самый высокий и первый учрежден Петром. Назывался орден Андрея Первозванного — покровителя России. Этот орден единственный из всех был с чеканной золотой цепью. («О-о-о!» — сказал кто-то.) При ордене была восьмиконечная бриллиантовая звезда. Первым награжденным был генерал-адмирал — был такой чин на флоте — Головнин в 1699 году, а Петр принял орден в 1703 году. За этим орденом учредился женский придворный орден Екатерины, потом очень высокий орден Белого орла и Александра Невского, а затем ордена Владимира, Георгия, Анны и Станислава — каждый с четырьмя степенями… Так? — улыбаясь, спросил Анатолий Васильевич.

— А орден Виртути милитари? — краснея, пролепетал Алик.

— Виртути милитари — польский орден. Примерно равнялся Георгию. Но ты ведь спрашивал о  р у с с к и х  орденах?

«Браво, Анатолий Васильевич!» — чуть не закричала я, глядя, как Алик сконфузился, — я видела это в первый раз. Он улыбался, опустив глаза, на щеках гулял румянец: щеки у Алика нежные, белые, как у девочки, и это идет к его черным волосам, бровям и ресницам. Учитель смотрел в окно. Электричка замедляла ход, гудели тормоза.

— Собирайтесь! Подъем! — сказал Анатолий Васильевич, встал, и все засуетились, зашумели, разбирая и надевая рюкзаки, путаясь в них, с хохотом начали пробираться к выходу.

Выгрузились на узкой и темной от дождя деревянной платформе. Видимо, дождь здесь был ночью, а может быть, даже и снег. Здесь было холоднее, чем в городе, и я опять с благодарностью подумала об учителе: хорошо, что надела сапоги и теплое пальто. Некоторые пришли в одних свитерах и теперь ежились. Справа и слева от платформы — желтеющий березами осенний лес, он отражался в неширокой темной реке. Река делает здесь плавную излучину, пересекает насыпь под железнодорожным мостом и уходит в луга, а за лугами опять лесистые горы, и так очень далеко.

Анатолий Васильевич велел нам построиться. Мы нехотя выполнили приказание. Оно нам не слишком понравилось. Однако ведь он не знал нас и читал по списку. Не было только Владика. Анатолий Васильевич отдал список Зотову и сказал, чтобы никто не отставал, не терялся, на обратной станции будет проверка. «Разве мы не вернемся сюда?» — подумала я, и, словно угадав мои мысли, учитель сказал, что мы выйдем на другую станцию.

— За пятнадцать километров отсюда, — добавил он.

— О-ой, — дружно сказали девочки.

А ребята зашумели одобрительно. Анатолий Васильевич надел свой огромный рюкзак.

Что это у него там? Как на Северный полюс собрался. Мы тронулись гуськом с платформы к реке, перешли деревянный узкий мост, тоже мокрый и скользкий, и пошли к лесу болотной сырой луговиной. Здесь словно не было осени, трава ярко зеленела, и на ней холодной росой блестели дождинки. Кто был в сапогах — радовался. А учитель шагал впереди, на ходу велел достать тетради, записывать названия всех встреченных птиц, собирать незнакомые растения и насекомых, каких найдем. Это нам понравилось, только какие растения, насекомые в октябре, в такое прохладное утро…

— А вы все растения знаете? — недоверчиво спросил кто-то.

— Я учитель биологии, — коротко ответил Анатолий Васильевич и пошел еще быстрее.

— Ребята! — сказал Алик, оборачиваясь. — Ну-ка, собирайте — всю траву, всякие цветки, тычинки-пестики… Поняли? — Он опять насмешливо-властно сощурился и, дергая щекой, мотнул в сторону учителя. — Про-ве-рим…

Мы ведь слишком