Это покажется невероятным, но в середине девяностых годов в колхозе «Путем Ильича» построили новый дом. Откуда взялись средства, никто не знал, и почему дом возводили турки, было непонятно, и вообще народ поначалу недоумевал: какое может быть жилищное строительство на селе, если уже который год нечем засевать пашню, если колхозникам вместо денег раз в три месяца выдают макаронные изделия и пшено...

Впрочем, колхозники недолго мучились этими праздными вопросами, и про турок они забыли, и про источники финансирования, потому что в новом доме правление поселило полеводческое звено. Ведь у нас народ как рассуждает: пусть хоть засуха, но если она работает на благо простого труженика, а не начальства, то и засуху дай сюда. Тем более что в колхозе «Путем Ильича» речь шла не о засухе, а о симпатичном двухэтажном доме с немыслимыми, по крестьянским понятиям, удобствами: газ, центральное отопление, канализация, телефон.

В начале сентября переехало в новый дом полеводческое звено, и сразу стало понятно, как до́лжно жить белому человеку; ребята на радостях носились по квартирам как угорелые, женщин из кухонь было не выгнать, у мужиков возникло коммунальное чувство, и они построили у подъезда столик для домино. Вообще как-то разнежились мужики и за домино уже не материли начальство, а порой позволяли себе темы совсем уж отвлеченные, например, зачем у собаки хвост. Сидят они, положим, субботним вечером, рассматривают свои костяшки с таким нервным вниманием, точно на них написано будущее, и тут кто-нибудь говорит:

– Непонятно: зачем у собаки хвост? Зачем у коровы хвост – понятно: оводов отгонять. У лисы – следы заметать, у рыбы – чтобы плавать, а на хрена собаке-то сдался хвост?

Но расслабляться им было рано, поскольку колхоз до такой степени обеднел, что правление перестало выдавать макаронные изделия и пшено. Это потому был смертельный удар по крестьянскому бюджету, что прежде подачку сбывали в районном центре и на вырученные деньги закупали спичек, соли, водки и табака. Не знаем, как в иных землях, а для русского человека остаться без водки, без табака – это остановка жизни и Страшный суд.

Мужики-полеводы три дня за домино головы ломали, как существовать дальше, и в конце концов решили призаняться металлоломом, который в таком изобилии водился по неудобьям, что всего было не перетаскать. Вначале октября они нашли в поле двадцать метров стальной трубы, выкорчевали ее и сдали в приемный пункт. Возвращаются они довольные и хмельные, а жены им говорят: дескать, правление нарочно поселило простых тружеников в этот архиерейский дом, дескать, и месяца не прошло, как вышел из строя водопровод. Делать было нечего: недели две мерзли и таскали воду ведрами из колодца, пока председатель Борис Петрович, видимо, испугавшись волнений, как-то не наладил подвоз воды.

В начале ноября мужики срезали двести метров электрических проводов. Ясное дело: возвращаются они восвояси довольные и хмельные, а новый дом встречает их черными окнами, страшными, как выколотые глаза.

Один говорит:

– Вот так всегда у нас – то без света, то без тепла. Другой говорит:

– Прямо это какая-то мистика, а не жизнь!

Но настоящая мистика была еще впереди: в начале декабря председатель Борис Петрович, вроде бы мужчина черноземного происхождения и степняк, вдруг эмигрировал в Израиль, где, по слухам, поступившим гораздо позже, нанялся в сторожа.

Мужики толковали:

– Теперь понятно, чья собака мясо съела. И ведь двенадцать лет нам головы морочил, за орловского выдавал себя, паразит!

Как вдумаешься в историю человечества, то вот что первым делом придет на ум: не надо изобретать. Исключая пошлые удобства, способствующие вырождению рода, ну ничего, кроме горя, не принесли человеку технические новации, например, изобрели для потехи порох – и потери убитыми на полях сражений увеличились многократно, например, придумали телефон – и сразу стало не с кем поговорить, то есть поговорить-то хочется с Фейербахом, а трубку норовит снять какой-нибудь сукин сын. Одним словом, не надо изобретать.

Антон Сокольский, заведующий акустической лабораторией Ленинградского университета, сполна постиг эту истину, когда изобрел совершенный звукоснимающий аппарат. Лучше бы он его не изобретал, потому что впоследствии вся его жизнь пошла наперекосяк, ну да русский человек задним умом крепок и не способен провидеть, что ждет его впереди. Иначе он не выдумал бы телевидения, которое поставило крест на вековой культуре, и демократический централизм.

Аппарат Сокольского произвел в звукотехнике настоящий переворот. Давным-давно было известно, что на гладких поверхностях, будь то столешница или дверь, самопроизвольно записываются звуки и голоса, и, собственно, весь фокус состоял в том, чтобы исхитриться их внятно воспроизвести. Так вот, аппарат Сокольского явственно снимал с гладких поверхностей звуки и голоса.

Первое испытание провели на стене дома № 4 по Невскому проспекту и получили убедительный результат. Именно аппарат воспроизвел звукозапись, сделанную, предположительно, в первой половине марта 1953 года: сквозь шарканье ног, звуки клаксонов, какой-то гул вдруг прорезался женский вопль:

– Иосиф Виссарионович! На кого ты нас покинул, отец родной?!

Вскоре изобретение было зарегистрировано, получило патент и европейскую известность; ближайший помощник именинника Тимофеев перешел с ним на «вы», жена Катерина, видимо, в расчете на Государственную премию, уже составляла списки, чего купить.

На несчастье, очередной опыт Антон Сокольский надумал осуществить в своей собственной квартире в старинном доме по Суворовскому проспекту, где они жили вдвоем с женой. Приладил Сокольский свой аппарат к стене и в результате чего только не наслушался, например:

– Я вас в последний раз спрашиваю, милостивый государь: намерены вы стреляться, или я вас записываю в подлецы?!

А то:

– И каждый вечер в час назначенный,

Иль это только снится мне...

А то:

– Нынче каков дисконт-то на Русско-Азиатский банк? Полтора процента! А ты на меня наседаешь – гони должок...

И вдруг голос сподвижника Тимофеева:

– Кать, ты не знаешь, куда подевались мои носки?

Как вор Мутовкин задумал обмануть государство и погорел.

Ошибочно говорят: «Поделом вору мука» – потому что наше расчудесное государство можно грабить безнаказанно, особенно если в гомерических масштабах, и даже такое занятие в порядке вещей, но обманывать – это зась.

Когда сравнительно недавно вышла – заметим, беспримерная в мировой юридической практике – превентивная амнистия для воров, которые украдут не больше, чем на триста сорок пять рублей новыми деньгами, некто Мутовкин, сообразившись с обстоятельствами, ограбил пивной ларек. Предварительно он прикинул на бумаге, чего и сколько нужно взять, чтобы уложиться в триста сорок пять рублей, и умыкнул бочку чешского пива, ящик воблы, мешок соленых сушек и шелковое кашне. С ворованной снедью Мутовкин справился за два дня и на третий день пошел сдаваться в милицию, будучи совершенно уверенным, что в худшем случае его для проформы посадят до вечера в КПЗ.