Рогнеда блестела на Блуда глазами, радуясь его приходу. Тот вдруг вспомнил, как сначала не любила его молодая княгиня, пока он не стал кормильцем маленького увечного Ярослава. Много сил вложил в этого княжича боярин, много раз плакал от его требований Ярослав, а у самого Блуда сердце кровью обливалось, но кормилец заставлял и заставлял малыша вставать на ножки, пересиливая боль и страх. Страх перед болью был даже сильнее самой боли, а бороться с ним гораздо тяжелее. Как объяснить совсем маленькому человечку, что надо себя пересилить, чтобы справиться с увечьем? Где лаской, где силой, но Блуд сумел это сделать, Ярослав встал на ноги вопреки всем предсказаниям, он ходит, хотя и хромая, сидит в седле и бьется на мечах, пусть и не так споро, как братья. Но это пока, Блуд твердо знает, что воля у княжича уже есть, эта воля поможет ему стать сильнее братьев!

Вот это — душевная боль за хромого княжича — объединяло Блуда и княгиню сильнее всего. Рогнеда посмотрела на Ярослава, копавшего огород, и вдруг сжала запястье боярина:

— Спасибо тебе за сына! Если б не ты, сиднем сидел бы Ярослав…

На глаза Блуда навернулись слезы:

— Да что я… он сам молодец!

Княгиня склонилась чуть не до земли:

— Нет, твоя заслуга, что княжич ходит и в седле сидит. Мой материнский поклон тебе!

Блуд бросился поднимать Рогнеду:

— Что ты! Что ты! Полно!

А к ним уже спешила игуменья Ирина. Потом Блуда с Ярославом кормили монастырским обедом, поили чаем с медом и потчевали засахаренными яблочками. Боярина поразила простота обстановки, струганые столы и лавки, простая посуда, зато очень понравилась еда и душевность обращения. Незаметно пролетел целый день, им совсем не хотелось уходить. Монахини посмеивались над Ярославом, обещавшим завтра прийти и перекопать весь оставшийся огород, просили переговорить с князем, чтобы отдал им под покос землю, что за тыном до самой реки, рассказывали о своих планах завести не одну корову, а несколько…

Когда вышли из терема, на небе уже вовсю светили первые звездочки. Обе лошади стояли, спокойно жуя свое сено, откуда-то издалека доносился собачий лай, перекрикивались две бабы. Блуд подумал, что с удовольствием остался бы в монастыре и сам. Но надо было возвращаться, монахинь уже звали к вечерней службе, потому кормилец с княжичем попрощались с Рогнедой и остальными и потянули своих коней со двора. Уходить не хотелось не только людям, но и лошадям, те не слишком торопились за ворота.

— Ты часто у матери бываешь?

— Часто, — кивнул Ярослав.

— А Всеволод?

— Нет, он не любит. Там работать надо, мать не сидит без дела. Они все не сидят.

Блуд вспомнил порядок на дворе, сытную трапезу и общее довольствие и вдруг поинтересовался:

— Им кто помогает? Деньги откуда?

— А никто не помогает. Есть там один Ефим Косой, и все. А деньги зарабатывают. Рукоделием да вон урожаи растят. Что можно, делают сами, покупают мало, только свечи.

Княжич говорил, как взрослый человек. Хотя он и есть взрослый, в таком возрасте многие уж женятся. Но у княжича его беда с ногой заставила все делать позднее, раньше братьев только читать научился, остальные и вовсе не умеют. Изяслав всего на год старше, а слышно вовсю княжит в Изяславле, женился, скоро детки пойдут. Как-то сложится судьба этого княжича? Ярослав любимый сын у матери, по всему видно, он ближе Рогнеде. Разумен, даже чуть хитер, также как сама княгиня толков и деятелен, из него получился бы хороший князь, если бы… И в этой беде — хромоте — Рогнеда винит и себя, она таким сына родила!

Сама бывшая княгиня в тот вечер долго благодарила господа за то, что надоумил Владимира приставить к Ярославу именно Блуда. А ведь как сначала сопротивлялась сама! Рогнеда почти облегченно вздохнула: с таким наставником, как Блуд, Ярослав не пропадет! На сердце полегчало от того, что увидела — кормилец по-прежнему любит ее мальчика, готов жизнь за него отдать, поможет, чем сможет.

* * *

На княжьем дворе настоящий переполох, девки зачем-то гонялись за голубями. Немного понаблюдав, Мальфрид удовлетворенно улыбнулась и поспешила к своему возку. Пора уносить ноги, не то вернется князь, будет не слишком доволен. Бывшая княгиня при любой возможности навещала нынешнюю, точно и не держала никакой обиды на Анну за потерю мужа и своего положения. Вот и теперь, воспользовавшись тем, что ее боярин собрался в Киев, заторопилась вместе с ним. Мальфрид с первого дня взяла нового мужа в руки, терпел, потакал и делал все, что ни потребует.

Сейчас велела подождать в возке, пока сама поболтает с княгиней. Неуклюжий, толстый боярин Старой посопел, но возразить не посмел, тем паче что князя нет дома, а княгиня Анна его не слишком жаловала. Так и сидел в возке, обливаясь потом от желания вылезти размять ноги и еще от голода. Сама, небось, у княгини что вкусное ест, а его тут оставила. Сколько еще ждать? Мальфрид сидит у Анны подолгу.

На сей раз справилась удивительно быстро. Глядя на свою дражайшую супругу, идущую широким шагом к возку, Мотей Старой даже вздохнул: эх, милая, где ж ты была лет этак двадцать назад, когда он мог и на коня сесть, и девкам жару задать? Теперь вон толст до необъятности, неповоротлив и бессилен по ночам. А Мальфрид еще молода и горяча, потому молчит боярин, видя, как из ее ложницы тенью ускользает очередной рослый красавец.

Боярыня подошла к возку, поморщилась, убедившись, что за время ее отсутствия муж ни капли не похудел и по-прежнему занимает большую часть сиденья, оставляя ей слишком мало места, но подобрала подол и полезла пристраиваться рядом. Другого места все равно нет. Старой с удовольствием приобнял свою дражайшую супругу, делая вид, что попросту вжимается в стенку возка, освобождая для нее побольше пространства. Та не поверила, толкнула:

— Ну-ка, двинься еще!

Но двигаться и впрямь было некуда. Мальфрид вздохнула: надо все же потребовать сделать возок пошире, если хочет с ней ездить, а то так и ребра поломать недолго. Под предлогом излишнего веса Старого она уже давно не допускает мужа к себе на ложе. В первые ночи попробовала, потом долго охала, держась за ребра, здоровенное пузо боярина припечатывало ее так, что глаза лезли на лоб. Но Старой и не настаивал, для него уже давно главными стали мед и хороший кусок мяса. Легко найдя ему замену, Мальфрид перестала жаловаться на судьбу и теперь жила в свое удовольствие.

А доставлять себе удовольствие она умела не только по ночам и на ложе. Вот сейчас, мелочь, но приятная… Боярыня хихикнула от мысли о том, что последует за ее появлением на княжьем дворе. Старой, почувствовав, что радость Мальфрид неспроста, насторожился, ох, подведет его жена под неприятности!

— Чему радуешься-то?

Та оглянулась, дернула плечиком:

— Да так… Солнышко светит, птички поют…

Муж подозрительно вгляделся в довольное лицо боярыни:

— Птички и вчера пели.