— Примерно так.

— Ремень широкий, — помотал головой Петров. — Надежного узла не получится.

— И не надо. При нас не развяжутся. А потом пусть проваливают. Мы уже будем далеко. За работу, парни. Время не ждет…

На лесном аэродроме все было готово к погрузке. Чтоб не терять ни минуты драгоценного времени, «юнкерс» даже поставили на восточном краю поля, ближе к подъездной дороге. Учитывая направление ветра, это было не самое разумное решение, но не владея немецким и не имея доступа в кабину самолета, Колесников никак не мог повлиять на решение немецких летчиков. Сергей то прикидывал, прищуривая глаза, длину «взлетки», то поднимал верх обслюненный палец, определяя силу и направление ветра…

— Что-то не так, Сергей? — обратив внимание на озабоченное выражение лица товарища, подошел к нему поближе Малышев.

— Да как сказать, командир… Для хорошего пилота проблем нет, а плохому танцору… Видишь, ветер какой? По первому разу да на чужой машине… Боюсь, с полным тоннажем мне не взлететь… Верхушки задену.

— И какой у него полный тоннаж?

— Если не ошибаюсь, то что-то в пределах трех тонн.

— Учтем… Но это потом. Сперва с фрицами разобраться надо. А ты, Сергей, держись подальше. Чтоб даже ненароком не задело… Очень тебя прошу. Ты теперь наш билет домой.

Малышев неспешно подошел ближе к суетившимся у «юнкерса» немцам. Постоял минутку, как бы оценивая результаты проделанной работы, а потом демонстративно взглянул на часы. Дождался, пока этот жест заметят, и не так чтоб приказывая, а будто давая дружеский совет, произнес:

— По моим сведениям, оберштурмбанфюрер будет здесь ровно через двенадцать минут. Не мешало бы к его прибытию привести себя в порядок… Оправиться. Как считаете, Рондельман?

Говорил он чуть небрежно, как бы в раздумье, но достаточно громко, чтоб его слова услышали и немецкие пилоты.

Напоминание о том, что не помешает «оправиться», было сказано именно для них. Унтер-офицер СС мог приказать рядовым все что угодно, а вот с летчиками, дабы заранее не вызывать излишнего подозрения, следовало поступать аккуратнее. Вот Малышев и понадеялся, что пилоты правильно отреагируют на привычную для каждого военного команду и вспомнят о том, что позже, после прибытия высокого начальства, им уже никто не предоставит времени для естественных нужд. И не ошибся. Как только полуотделение шарфюрера затрусило в сторону сторожки, оба пилота дружно полезли наружу. Спрыгнули на землю и, подначивая друг друга, двинулись к ближайшим зарослям…

Малышев облегченно вздохнул. Хорошо, что летчики с большим уважением относятся к своим машинам, нежели шоферы. А то пришлось бы убивать их прямо тут, под крылом самолета, на виду у остальных фрицев. Тогда как в лесу — а капитан очень на это рассчитывал — пилотов встретит старшина Телегин. И чтобы Кузьмич не сомневался в том, как поступать с фрицами, Малышев, стоя лицом к лесу, демонстративно провел ребром ладони по шее. Одиночный крик не спящего днем филина подтвердил, что старшина верно истолковал полученный приказ.

— Сергей, — распоряжался дальше капитан. — Занимай машину. Закройся изнутри и, если что-то все же пойдет вопреки плану — не геройствуй!.. Доберешься до наших, доложишь ситуацию… Без самолета фрицам груз быстро не эвакуировать. В общем, это уже будет их головная боль.

— Я понял, Андрей.

Колесников быстро взбежал по приставной лесенке в нутро транспортника и задраил за собой люк.

Припоминая, было ли у немецких пилотов какое-то оружие, Малышев побежал следом за солдатами. Теперь уже можно было и пошуметь: издали отчетливо слышался нарастающий шум двигателей.

Шарфюрер Отто Рондельман умер прямо в дверях. Услышав приближающиеся машины, он выглянул наружу как раз в тот момент, когда капитан Малышев подбежал к сторожке. Неизвестно, что именно немец сумел разглядеть в лице еще минуту тому распоряжавшегося всем унтер-офицера, но он мгновенно побледнел и потянулся рукой к заброшенному за спину автомату. Но опоздал…

Андрей ударил точно. Лезвие ножа с хрустом вспороло мундир и вошло в грудь фашистского солдата. Тот выпучил глаза, захрипел и… вышел наружу: выпустив рукоять ножа, Малышев ухватил шарфюрера за ремень и потащил его к себе. Потом аккуратно усадил у стенки…

Если в приближающейся автоколонне едут фрицы, то уснувший на посту солдат вызовет скорее негодование, чем тревогу. И у любого офицера сперва возникнет праведное желание набить разгильдяю морду, и только потом он, возможно, заподозрит неладное… Что даст диверсантам дополнительное время.

— Можно курить, — крикнул капитан внутрь сторожки и плотнее прикрыл двери.

Думая, что их командир стоит рядом с домом, остальные солдаты расселись по лежанкам и закурили, особенно и не торопясь выходить во двор, спокойно дожидаясь соответствующей команды. Начальству виднее: стоять или бежать, курить или бдеть… А если о них вообще забудут на какое-то время — это ли не счастье для рядового?

Укрывшись за углом сторожки, Малышев замер в ожидании. Он хорошо слышал, как неугомонный «филин» ухнул еще дважды, а значит — теперь почти все зависело от того, сумела ли группа Корнеева захватить транспорт со спецгрузом или нет. А поскольку на аэродроме не слышали перестрелки: операция с одинаковым шансом могла пройти успешно, а могла — и не начинаться вовсе.

Шум автомобильных двигателей нарастал, а вместе с их размеренным урчанием приближался и момент истины…

* * *

Отправив в мир иной двух летчиков, старшина Телегин подал условленный сигнал и поспешил к сторожке. Кузьмич тоже слышал урчание подъезжающих автомашин и понимал, как важно вовремя поддержать командира огнем если сюда едут фрицы. О сидящих в сторожке солдатах старшина не беспокоился, опыт подсказывал, что как только завяжется бой, капитан бросит в дом гранату. Ну а нет — так он сам о них позаботится. Гораздо хуже, если фрицы имели контакт с группой Корнеева… Тогда никакого преимущества от внезапности не будет.

Звук мотора становился все громче, и вот к сторожке выполз тупорылый, состоящий из одних углов, броневик, а следом — крытый тентом грузовик. И если понять, кто управляет бронетранспортером, старшине было затруднительно, то майора Корнеева и Ивана Гусева в кабине трехтонного «Опеля», не узнать было просто невозможно. Не спутал своих товарищей ни с кем другим и Малышев. Правда, он не узнал третьего, тоже одетого в офицерскую эсэсовскую форму и сидящего между Корнеевым и Гусевым. Но если живой — значит, на данный момент он для них безопасен.

Капитан открыто вышел из-за угла, демонстрируя тем самым, что ситуация на аэродроме контролируется, одновременно показывая жестами, что в доме находится четверо живых врагов.

Подав ответный знак, Корнеев выпрыгнул из машины и, поправляя на бегу портупею, бросился к броневику.

— Группа! К машине! — заорал он по-немецки.