— Колесников сказал, что максимальная загрузка самолета не должна превышать трех тонн. А еще лучше, так как у Сергея нет летного опыта на этих машинах, уменьшить ее наполовину.

— Плохо… — посерьезнел майор. — Очень плохо… Колесников! Сергей!

— Я здесь, командир! — ответил тот, показываясь в проеме люка. — Разбираюсь с управлением.

— Это верно, что ты хочешь ограничиться полутора тоннами груза?

— Хотелось бы, — кивнул тот. — Чем легче будет самолет, тем больше шансов у нас взлететь и… удачно приземлиться.

— А если груз перевалит за три тонны?

— В таком случае, товарищ майор, возможность зацепиться при взлете вон за те верхушки и гробануться, стремительно возрастает. Больше того, я почти уверен, что этим все и закончится. Даже две тонны — уже ощутимый риск. А о трех и говорить нечего. Для самоубийства есть методы попроще.

— Ну что ж, — потер подбородок Корнеев. — Придется половину спецгруза минировать вместе с машиной и взрывать. Надеюсь, взрывчатка еще осталась?

— Взрывчатка-то осталась, командир, — ответил Петров. — Вот только разделить груз не получится.

— Это еще почему?

— Исходя из элементарной логики и все той же немецкой аккуратности. Можете взглянуть и убедиться сами: ящики пронумерованы не просто так, для порядку, а в строгой последовательности. От одного до пятидесяти. Причем — маркерами разного цвета. Боюсь, что потеря любой части может приравниваться к потере всего груза. Поверь, командир, в химии так бывает почти всегда. И недостача одного-единственного компонента мгновенно искажает или сводит на «нет» результат всей реакции. Либо грузить все, либо все уничтожать. Итог одинаков…

— Спасибо, утешил… Дьявол… И как быть?

— А что, собственно, такого неожиданного произошло, Коля? — вполне рассудительно заметил ефрейтор Семеняк. — Разве ж мы, когда к немцам выбирались, планировали обратно по воздуху возвращаться?

— Слышь, командир, а ведь твой Степаныч, как всегда, прав, — усмехнулся Малышев. — Спасибо, Игорь Степанович, прочистил мозги, а то этот самолет совсем меня с панталыку сбил. Так и поступим… Ты, командир, забирай груз, девчонок и дуй к нашим. А мы — следом… Тихонько, на пузе, как и положено бойцам диверсионно-разведывательного подразделения.

— Не понял тебя, Андрей. Это ты теперь вместо меня решения принимать будешь? — насупил брови Корнеев.

— Я ж говорю: ум за разум зашел… — дружески приобнял командира за плечи Малышев. — Просто как гора с плеч. Слышишь, летун, а две тонны с хвостиком поднимешь? Иначе хоть сам выпрыгивай.

— Трудно, но возможно… — почесал затылок Колесников. — Только придется из самолета все ненужное выбросить. Вплоть до парашютов… Килограмм туда-сюда, конечно, глупость, но как раз из них лишние центнеры и складываются. А это уже проблема…

— Добро, — вынужденно согласился Корнеев. — Ну насчет этого ты сам решай, а мы…

— Да нечего тут долго рассусоливать, майор, — поддержал Малышева Пивоваренко. — Мы же знали, куда идем и чем рискуем. Ты, главное, груз доставь… А то ведь начальство только победителей ценит. Так что наши добрые имена и награды в твоих руках. А мы уж как-нибудь…

— Да выберемся мы, Николай, тьфу-тьфу-тьфу… Чай, не впервой… — веско прогудел старшина Телегин. — Девчонок только…

— Вообще-то, товарищ старшина я тоже разговаривать умею, — чуть дрожащим от возмущения голосом произнесла младший сержант Гордеева, ставя на землю радиостанцию. Девушка только что подошла к самолету вместе с Мамедовой, но суть спора уловила сразу. — И никуда лететь не собираюсь… Если моя группа остается в тылу, ей понадобится связь. А я — радистка…

— Прекратить колхоз! — едва сдерживаясь и бледнея от бешенства, рявкнул Корнеев. — Распустились!.. Полетит или останется тот, кому я прикажу! И не по прихоти или бессмысленному геройству, а сообразно обстановке и пользе для дела. Пленный очень интересные факты излагает. Так что… Но сначала — самолет. Поэтому приказываю! До окончания погрузки прекратить любые разговоры!

— Есть…

— Так-то лучше…

Корнеев демонстративно повернулся плечами к товарищам и направился к Штейнглицу. Но, пройдя всего пару шагов, остановился.

— Андрей. Малышев… Ты со мной. Послушаешь… Поскольку так уж сложилось, тебя это в большей степени касается.

Выторговавший себе жизнь оберштурмбанфюрер тихо сидел в сторонке с закрытыми глазами, что-то бормотал себе под нос и даже не пытался бежать. Последнему обстоятельству значительно способствовали связанные ноги и руки…

— Как видишь, я слово держу, — присел рядом Корнеев.

— Да, — не стал отрицать этот факт Штейнглиц. — Правда, мы еще не взлетели… Если вы намерены взять всех, то самолет будет перегружен. Лететь должен был только я один.

— Вот поэтому, чтоб я с чистой совестью мог оставить здесь своих товарищей, а тебя — принять на борт, ты мне очень подробно расскажешь об Аненербе и оружии, якобы спрятанном неподалеку отсюда.

— Не так уж и неподалеку. Километров шестьдесят.

— О чем я и говорю… — отмахнулся Корнеев. Не объяснять же штабисту, что для диверсантов это не расстояние. Тем более, если рейд предстоит в глубоком тылу. — Ты не тяни, рассказывай.

— Аненербе, что значит «Наследие предков» — это самая засекреченная и таинственная служба, которая подчинена напрямую Гиммлеру. А рейхсфюрер о результатах ее работы докладывает лично фюреру. Без посредников и всегда наедине.

— Серьезный подход, — подключился к разговору Малышев. — И что такого важного они наработали?

— Lanze des Hasses!

— Копье Ненависти… — механически перевел Корнеев. — Звучит достаточно грозно. Впрочем, у вас любят давать громкие названия. Те же «тигры» и «пантеры»…

— Не надо сравнивать. Танки, пусть даже самые тяжелые, всего лишь машина… — возбужденно заговорил Штейнглиц. — A Lanze des Hasses — это гнев небес! Против него бессилен не только человек, но и боги! Именно с этим оружием Зевс и ведомые им олимпийцы победили Титанов и низвергли их в Тартар.

— Бред… Титаны, гнев богов, олимпийский огонь… — Малышев вынул сигарету, слегка размял ее и сунул в рот.

— Вы мне не верите, — кивнул головой Штейнглиц. — Я бы и сам себе не поверил. Но обстоятельства сложились так, что я был на испытательном полигоне… — оберштурмбанфюрер понял, что говорит лишнее, и быстро поправился: — Прихоть группенфюрера. Сам он тоже скептически относится к деятельности Аненербе, вот и отрядил меня, по пути сюда, заглянуть на испытания, — и заметив недоверие, прибавил: — Это и в самом деле рядом… Меньше сотни километров.

— Ну и?

— Мне трудно описать, что именно там происходило, — Штейнглиц потер виски и помотал головой. — Но я видел, как в мгновение ока, совершенно бесшумно, словно сами по себе, воспламенялись и превращались в лужи плавленого металла танки и самоходки. А люди — они просто исчезали!.. И еще — самолет… Летчиков, видимо, о чем-то предупредили, поскольку тот все время выделывал всевозможные фигуры высшего пилотажа, а потом… в небе возник огненный шар, словно большой фейерверк. И все.