— Нет. "Охренели" здесь вы, ученик. И кроме предоставления вам сна, мой долг указать вам на ваше заблуждение.

— Ахаха, это прекрасно. Не стесняйтесь, прошу вас. У меня дежавю, кто-то мне уже пытался указать здесь на какое-то заблуждение. Потом родня толпой торговалась за его черепушку. Надеюсь, у вас богатые родственники?

Максим немного отступил, перехватывая посох поудобнее, и начиная движение в левую от Михаила сторону. Тот сохранял неподвижность и невозмутимость.

— Знаете, что сказал мне ваш отец? — Наставник неожиданно улыбнулся, и Максим понял причину его обыкновенной сдержанности. Улыбка совершенно не шла ему, превращая лицо мужественное в лицо глупое. — Он сказал буквально следующее: если этот пес, то есть вы, будет лаять слишком громко, то разорвите ему пасть. Сшейте и порвите снова. И так до тех пор, пока он не научится лаять только по команде.

— Знаете, Михаил, когда вы так скалитесь, вы похожи на зайца. И если я собака, то вам от этого легче не будет.

— Воображаете, что многому научились за это время?

— Многому или нет, но мне действительно не помешает отдохнуть. Мана бодрит, однако же это не то. А потому — я принимаю ваше предложение, но с небольшим уточнением. Это я распотрошу вас от макушки до задницы, после чего тренировка действительно закончится.

— Много лаешь, малыш.

— Ты знаешь, за время пути, собачка могла подрасти.

Максим ударил всей силой, многократно усиленной артефактом. Любимое заклинание огня протянулось к учителю. Тот продолжал стоять на том же месте, чему Максим не сразу поверил, привыкший к демонстрации невероятной ловкости и технике ухода наставника, и готовясь бить на опережение. Но нет, в этот раз Михаил стоял твердо, словно собираясь все время схватки не сходить с места. Пламя охватило его защиту, с нарастающим гулом прожигая щиты, но тот спокойно усиливал их, не давая прорваться. Максим обрадовался. Нет, он ощутил поистине звериную радость от возможности померяться голой силой. Посох за бонус им не считался, артефакт удесятерял силы, но Максим к нему настолько привык, настолько сроднился, что воспринимал его уже как часть самого себя.

Сила давления росла, и где-то в глубине шевельнулось замешательство оттого, что Михаил не делал попыток уйти с, буквально, линии огня, но Максим задавил сантименты, наслаждаясь голой мощью, рвущейся из его тела. "Удовольствие силы ни с чем не сравнить, — подумал он, — чтобы там не говорили философы о слезинках ребенка и прочих сопливых сантиментах. Все это утешает когда ты слаб, а когда что-то можешь, то все это хрень собачья".

Самому ему тот поток силы, что он раскрутил от ядра и выбрасывал через посох, казался чудовищным. Давно, если не никогда, не доводилось ему вот так, без экономии, не отвлекаясь ни на что другое, ни физически, ни умственно, бить всем чем есть в одну неподвижную и несопротивляющуюся (то есть только защищающуюся, не атакующую в ответ) цель. На время его охватило странное упоение, близкое к восторгу, когда он понял, что учитель не ответит, и можно испытать себя на атаке до донышка. Максим варьировал атаку, то сужая пламя до тонкости иглы, то вновь охватывая жертву словно огромной огненной пастью, то меняя само пламя на подобие расплавленного металла, но всегда выдавал то что только мог выдать маг его силы.

Невероятно, но наставник устоял. В конце, уже чувствуя приближающееся истощение, Максим все же немного придержал себя, невольно, сам того не желая, будучи искренне поражен силой учителя. Защищаться всегда труднее, а тот показывал что-то немыслимое. Выдержать подобный натиск в пассивной защите — демонстрация почище того, что вышвырнул в него взбесившийся ученик, и Максим понимал это. На него снизошла "магическая благодать", когда маг в процессе своих действий пропускает столько маны, что сам будто сливается с ней, становится чем-то большим, чем человек, и ощущение это приятно.

— Вот же вы! Вот вы! — Максим не знал как выразить свою благодарность, и в пришедшем восторге мог говорить только правду. — Никогда бы не подумал, что возможно подобное!

— Это все, что ты можешь, ученик?

— Да ладно вам, понял я понял, простите меня! — Максим весь взмок от усталости и тяжело дышал, широко улыбаясь и разводя руками. — Сам не знаю, что нашло. Как сжатая пружина был столько времени, а тут такое. Вы невероятно сильны, учитель! Как мог я, в самомнении своем, даже подумать, что уже могу поспорить с вами?! И чувство это сейчас, знаете, как заного родился. Это такое, такое, — Максим искал достойное сравнение, и, наконец, нашел его, — лучше чем потрахаться!

— Сколько стоит твой череп?

— Ну правда же, извините. Дурак. Был не прав. Погорячился. Виноват. Повинную голову и топор не сечет! Но, если хотите, вот! — Парень дурашливо склонился в подобии поясного поклона.

Михаил поднял левую руку, и Максим вдруг почувствовал, что не может разогнуться. Ему стало смешно.

— Что вы собираетесь делать со мной в подобном положении, учитель, — давясь смехом простонал парень, — вы же не из "этих", я надеюсь?

— Нет, ученик, не из этих, хотя сам ход вашей мысли меня смущает. А я не люблю смущаться, Гарри, а потому смущение мое обойдется тебе в лишнюю сотню розог.

— Розог?!

— Вы не плохой человек, Гарри, сегодня я понял это, хотя и был убежден в обратном. Вы не безнадежны, потому мои планы на вас меняются.

— Зачем вы сняли с меня штаты?! — Все еще не в состоянии побороть смех, простонал Максим.

— В педагогических целях. Я ведь учитель и должен соответствовать званию.

— И что вы будете делать?!

— Я ведь уже сказал вам что, — Михаил материализовал каким-то образом пучок розог, во всяком случае Максиму почудилось именно так, — но вы опять не услышали. Порою мне кажется, что уши у вас расположены не на голове. Что я и собираюсь проверить со всем усердием. Вы готовы?

— Черт побери, готов к чему?! Вы серьезно?! Отпустите меня!

— К тому, чтобы внимать и слушать. — Михаил задумчиво повертел розги в руках, и выбрал первую.

Глава 24

— Ты совсем башкой тронулся? Ты вообще кто?