–  Ты запомнил инструкции?

Гаруда вновь вздохнул:

«Их не скоро забудешь».

–  Вот и хорошо. – Уртика сел за заваленный картами стол и пренебрежительно взглянул на гаруду. – Вслед за тобой я по-шлю еще инструкции, но твой пергамент содержит подробности дислокации и передвижения войск, которые не подлежат обсуждению. Все капитаны должны уяснить их себе и действовать в соответствии с ними. Теперь иди. – Взмахом руки он отослал его прочь.

Крылатый лейтенант резко повернулся кругом и вышел из кабинета, создав порыв ветра своим крыльями.

Несколько минут спустя Уртика подошел к гобелену и откинул его в сторону. Из окна открывался великолепный вид на город, его мосты и шпили, меж которых улетал на восток гаруда.

Уртика задумался о создавшемся положении. Рассказать обо всех своих манипуляциях он, разумеется, не мог никому – люди не хотят видеть картину во всей ее полноте. Благодаря стреле, оброненной кем-то из наемников-дикарей, сыгравших роль нападающих на мысе Далук, империя получила возможность расширить свои границы. А потери, понесенные в той заварушке ночными гвардейцами, доказывают лишь одно: они вовсе не так хороши, как сами думают, дубины стоеросовые. У империи есть теперь шанс пополнить запасы ресурсов – топлива, пищи, руды, – и это несмотря на Оледенение. Они подгребут под себя еще народец-другой на востоке, и да славится древняя Джамурская империя в веках.

Вот так он видел картину во всей ее полноте.

Звездный свет – вот что помогало Бринду отыскать путь в лабиринте ночных улиц. Они петляли и бросались из стороны в сторону, и Бринд вспомнил, как много лет назад, исследуя их впервые, он поражался способности этих улиц замыкаться в кольцо, так что, куда бы он ни шел по ним, все равно попадал не туда. Но стоило срезать угол в одном месте, нырнуть в потайной проход в другом, и путник оказывался на непривычных перекрестках не только городского пространства, но и собственной души.

Однако сегодня все было иначе. Он точно знал, куда держит путь.

Камень, из которого были построены все здания в городе, ночами непрерывно испускал рассеянный свет, и путнику, очутившемуся в городе впервые, его дома должны были казаться какими-то конструкциями-призраками. Такое могло лишь присниться.

Наконец Бринд нашел нужную дверь, постучал и стал ждать. Открыла сама Папус, глава ордена Даунира; вся в сером, она вышла на свет, не снимая капюшона, под которым смутно белело ее лицо. Чуть пониже на короткой цепочке поблескивал медальон с изображением ладони – символ, смысл которого был ему непонятен.

–  Я получила ваше известие, – шепнула она, и ее слова дымкой растаяли в морозном воздухе.

–  Думаете, вы сможете помочь? – Голос выдавал его тревогу. Переминаясь от холода с ноги на ногу, он нервно потирал ладони.

–  Может быть. – Оглянувшись на темноту у себя за спиной, она закрыла дверь и шагнула за ним в проулок.

Они шли темными переулками, перешагивая через кучи мусора, лежавшие во дворах скученных домов, и так за час добрались до Кейвсайда.

В городских доках суета стояла день и ночь: рыбаки выводили в море свои каяки и другие суда, покрупнее, либо разгружали улов. Каждый специализировался на своем сорте рыбы. Вместе они кормили горожан, ведь порт был и будет открытым, даже когда городские ворота запрут на десятки лет. Однако повсюду несли караул солдаты, чтобы через порт в город не попадали контрабанда и нелегальные переселенцы. Стражники, признав своего командира, приветствовали его по уставу. В узком просвете между домами, слева, он увидел клочок звездного неба, отраженный в воде.

Папус за всю дорогу не проронила ни слова, явно предпочитая молчание разговору, и Бринда это устраивало. Ему было о чем подумать. Им случалось сотрудничать и раньше, так что Бринд уже объяснил ей суть нового задания и изложил все свои требования.

Культисты редко совали нос в дела империи. Но и свои дела они предпочитали держать в тайне, под покровом которой баланс сил между орденами менялся порой за одну ночь, да так радикально, что на следующий день заинтересованные в их услугах лица вынуждены были приспосабливаться к совершенно иной реальности. Об их реликвиях Бринду, само собой, не было известно почти ничего, поскольку обычно они пользовались своими методами, чтобы скрыть их от посторонних глаз. Ордены поступали так тысячи лет, а ведь иные из них были ровесниками самого Виллджамура.

Он подвел Папус к огромному гранитному зданию в дальнем конце гавани, невнятному сооружению без единого окна. На его стук дверь открыла женщина-солдат в форме Второго драгунского полка. Приветственно вскинула руку.

–  Они здесь?

–  Да, командующий. Внизу. – И отступила, давая им пройти.

Это была военная тюрьма, одна из многих, и, войдя, они оказались в длинной, шагов на пятьдесят, комнате, освещенной четырьмя фонарями. Один ее конец отгораживала железная решетка, за которой их уже ждали те, кого он распорядился привести.

–  Вот они, – показал на них Бринд. – Дрогры.

–  Дрогры – миф. – Папус шагнула к решетке.

Пленников, сгрудившихся за решеткой, трудно было разглядеть в полутьме.

–  Мы нашли их здесь, на Джокулле, они просто стояли, без всякой цели, хотя еще раньше группа таких, как они, напала на мой отряд, а одного такого я видел на мысе Далук, но тогда я не знал, кто это. – Он подошел и встал рядом с ней, положив руку на решетку. На полу была лужица черной жидкости, которая, как он полагал, натекла из чьей-нибудь раны. – Один из моих людей сказал, что они дрогры, а он в этом понимает. Во всяком случае, те, что напали на нас раньше, были уже мертвые, а эти выглядят вполне безобидно.

Папус не реагировала, рассматривая небольшую толпу перед собой.

–  Подведите одного поближе, – попросила она наконец. – Глазам не верю, неужели такие мифы еще живучи на Джокулле?

Бринд крикнул, и три женщины в форме открыли дверь, шагнули за решетку и осторожно вывели наружу одно из непонятных существ. Оно неподвижно стояло, пока Папус внимательно оглядывала его, отыскивая ответы на свои вопросы. Бринд следил за ее глазами, когда она водила фонарем то вверх, то вниз, то в сторону, освещая разные участки обнаженного торса. Перед ней явно была женщина, только невероятно худая; кожа обтягивала каждую косточку ее тела, так что ребра выпирали наружу, как будто она умерла от голода. Но в том-то и дело, что она, несмотря на заметные, хотя и небольшие признаки разложения, была жива.

–  Ну что скажете? – спросил Бринд.

–  Ну, эта явно мертвая. – Папус повесила фонарь на стену. – Абсолютно мертвая, – повторила она.

Солдаты вернули дрогра за решетку и поднялись наверх, куда не долетали звуки разговора.

–  Я не думаю, чтобы это был дрогр, – продолжала Папус, – по крайней мере, не в полном смысле этого слова.