отдал врагу средство своей защиты. Лев, тем временем, выказывая удовлетворение и радость, поднял куски хлеба и мяса и стал делать знаки: слезай, мол, и отправляйся восвояси. Сам он отошел в сторону и улегся. Я спустил коня с дерева и, оседлав и взнуздав, сел на него. Лев побежал передо мной, сделав мне знак скакать. Я осторожно погнал коня за ним и, проехав две или три лощины, спустился с горы на равнину. Тогда лев повернул назад и уселся на одной вершине, наблюдая за мной, пока я не ускакал от тех мест. Это было проявлением его благородства, он не хотел, чтобы какой-нибудь зверь причинил мне вред. И я благополучно возвратился домой.

* * *

Тот же Хал-Мухаммад рассказывал:

— Однажды, зимней студеной порой, когда горы и равнины были покрыты снегом, а зори были багряны от морозного воздуха и солнечных лучей» я взял ружье и отправился поохотиться в горной долине. На ногах у меня были деревянные пластины, чтобы не проваливаться в снег. У подножия горы, на просторной поляне, на которой было меньше снега, так как она вздымалась круто, я увидел трех громадных медведей. Они вытворяли удивительные вещи: танцевали, слушали музыку и пели. Один медведь с палкой в лапе стоял на задних ногах и был похож на стражника. Второй соорудил из стебельков ревеня на голове чалму, как у муллы, третий же устроил из листьев бубен и бил в него, словно профессионал-музыкант. Медведь с палкой гонял тех двух взад и вперед и заставлял их танцевать в такт ударам. Медведь в чалме ревел громко, словно святоша провозглашающий молитву, и запевал, а медведь с бубном танцевал и аккомпанировал. Я никогда не видел таких забав и представления и ни от кого не слышал о подобном, я был сильно поражен и целый час слушал и смотрел на них так, чтобы они не заметили меня.

Шкура медведя-танцора показалась мне более ценной, и, прицелившись из ружья, я пригвоздил пулей бубен к шее. Медведь-мулла сбросил с головы чалму и пустился наутек, а медведь-стражник бросился на меня, не дав мне возможности перезарядить ружье. Он подскочил ко мне, схватил крепко дуло ружья и стал тянуть его к себе. Я же прилагал все силы, чтобы не выпустить ружья. Наконец, медведь отнял его у меня, ударил с силой о скалу и разбил на мелкие кусочки. Потом он замахнулся на меня палкой, но я подхватил ее на лету и отнял, так как он от ярости и по неуклюжести не мог держать ее крепко. Тогда медведь подскочил и навалился на меня. Я схватил его за горло, не давая согнуть голову: если бы ему удалось нагнуться ко мне, он разорвал бы меня в клочья. Так мы долго сражались, словно два мощных бойца, и каждому из нас был прегражден путь к победе. У меня не было ножа или кинжала, чтобы распороть брюхо, а он хватал пастью воздух и не мог ничего поделать. Но я потихоньку теснил его к горе, и мы, наконец, оказались у самой скалы. И тогда я, держа медведя одной рукой за горло, другой схватил его за заднюю ногу, приподнял, словно козла, и так ударил об острые камни, что он сломал позвонок, а треск был слышен по всей горе. Не успев даже вздохнуть, медведь распрощался с жизнью. Я отрубил ему голову, содрал шкуру и продал ее за шестьдесят тамга.

[Хотя безудержная смелость присуща джинам и злым людям, тем не менее она помогает мужам в бедствиях и спасает их от зверей.]

Рассказ о Шукурбеке

В другой раз Хал-Мухаммад рассказывал:

— В молодости я поселился в Бухаре и изучал в медресе официальные науки. Я был очень беден и часто проводил голодным и дни, и ночи. Я готовился к занятиям, лежа на циновке и подложив под голову камень. А было мне тогда двадцать три года.

В то время в Бухаре орудовал по ночам разбойник Шукурбек. Горожане из-за него жили в вечном страхе. Сильный, огромный, хитрый, Шукурбек мог ночью сразиться с сотней людей и обратить их в бегство. Камень, брошенный его рукой, ломал большое дерево, а человек от пущенного им булыжника разлетался на куски, словно воробей от пули. Его камни беспрестанно ранили стражников и разбивали их барабаны. Днем никто не видел его, зато ночью он появлялся, как летучая мышь. Многие силачи и храбрецы пытались преградить ему дорогу, но не могли устоять против него и обращались в бегство. При всей своей жестокости и свирепости, Шукурбек был великодушен и благороден. Он отбирал имущество у богатых скряг и раздавал бедным и нуждающимся, дарил ученым мужам и студентам медресе.

И вот однажды, по соизволению эмира, начальник стражи объявил, что поймавший Шукурбека получит сто золотых динаров.

— Когда я услышал об этом, — продолжал Хал-Мухаммад, — то жадность овладела моим существом, и нищета вынудила меня пойти на риск. Я решил схватить Шукурбека, связать его как овцу и выдать начальнику стражи, чтобы разбогатеть на полученное вознаграждение. Сначала я отправился к мударрису.

— От бедности и нищеты, — начал я, — мне стало невмоготу, смерть в тысячу раз лучше подобной жизни. Если на то будет ваше разрешение, то я выполню желание начальника стражи и вырвусь из нужды. А если меня убьют, то я опять-таки достигну покоя, ибо спасусь от жизненных неурядиц, и попаду в иной мир.

— Не вздумай этого делать, берегись! — сказал мударрис. — Ведь ты лишишься жизни, даже не увидев врага. Разве ты не знаешь, что слои — не добыча для серны, и лиса не одолеет льва. Много могучих храбрецов задолго до тебя лишились жизни, задумав то же самое:

«Схватившийся с тем, у кого стальные руки,

Только поранит свои серебряные плечи».

— Смелость и отвага, — ответил я, — не сопутствуют постоянно, одним и тем же людям, не предохраняют их всегда от бедствий и напастей. Счастье и успех зависит исключительно от судьбы и рока, победа и возвышение даются всемогущим творцом. Рустам[166], при всей своей мощи, погиб в яме, вырытой Шагадом[167]; Исфандияр[168], такой храбрый и воинственный, пал во прах ослепленный.

«Охотник не всегда приносит добычу,

Бывает и так, что барс разрывает его».

Быть может, — продолжал я, — события примут иной оборот, и небо исполнит мои