Про игру на повышение акций следовало говорить, касаясь Владикавказской железной дороги, самой доходной из всех российских железных дорог, построенных частным капиталом. Первый участок ее, связавший Ростов, Армавир, Минводы и Владикавказ, был уже построен и вовсю функционировал, и была заложена новая железнодорожная ветка, которая должна была соединить станцию Тихорецкую с Новороссийском. Помимо прочего, строительство «железки» курировал сам Кавказский Наместник и Главнокомандующий Кавказской армией генерал-фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич, брат императора, а в число акционеров дороги входили, помимо членов царской семьи и придворной аристократии, такие мудрые головы, как Путилов, Вышнеградский и Давыдов. Последние трое господ вкладывать собственные капиталы в сомнительное или малодоходное дело не стали бы, это ясно, как божий день…

– По правде говоря, данной информацией я предпочитаю ни с кем не делиться, – ответил Сева после недолгого раздумья. – Однако, принимая во внимание значимость вносимой вами суммы, ваше любопытство вполне естественно и понятно. Да оно, собственно, и не любопытство в полной мере, а совершенно объяснимый интерес делового человека, вкладывающего деньги в неизвестное ему предприятие. Я вас правильно понимаю, господин Плейшнер?

– Совершенно правильно, – подтвердил Иван Яковлевич и для пущей убедительности кивнул головой.

– Хорошо, я сделаю исключение из правила и скажу вам… Это Акционерное общество «Владикавказская железная дорога». Мы играем на повышение…

* * *

Хорошая вещь телеграф. В чем-то даже великая!

Можно сходить на почту и послать телеграмму в Санкт-Петербург своему двоюродному брату по матери Срулику Коваленскому. Телеграфировать ему, так сказать, интересующие вопросы: правда ли ожидается повышение курса акций «Владикавказской железной дороги» и стоит ли их покупать. И в самом скором времени получить ответ: «Да».

С появлением буквопечатающих телеграфных аппаратов Дэвида Юза фирмы «Сименс и Гальске», скорость передачи которых была в шесть раз больше скорости аппаратов господина Морзе, для того чтобы дождаться ответа, можно было вообще не покидать почтовое помещение. Еще Срулик Коваленский мог бы телеграфировать Плейшнеру, что после закрытия официальных биржевых собраний вечерами в Милютинском ряду и на Невском проспекте собираются биржевые «зайцы», которые, готовясь к следующему биржевому собранию, скупают и продают акции, и наиболее популярными сделками являются как раз операции с акциями «Владикавказской железной дороги». Но делать этого он не стал по одной простой причине: телеграфные услуги были весьма дороги, и Коваленскому было просто жаль денег. Поэтому он телеграфировал Плейшнеру на его вопрос простое «да», что, впрочем, Ивану Яковлевичу было вполне достаточно.

Правда, господина Плейшнера какое-то время одолевали сомнения иного рода. Он мучился вопросом: а не сообщить ли о его биржевой операции с наличными деньгами «дамочке», как он за глаза называл баронессу Жерар де Левинсон. И не получить ли от нее официальное разрешение на биржевую игру? Ведь владелицей банкирской конторы была именно она, а он выполнял лишь функцию распорядителя, так сказать, инструмента. Однако скоро и эти сомнения прошли. Ибо ежели все рассказать «дамочке», то не видать ему, Плейшнеру, никаких двухсот тысяч. В лучшем случае, за удачно проведенную операцию он получит «премиальные», на чем все и закончится. И эти премиальные будут намного меньше двухсот тысяч. Нет, он лучше просто возьмет в конторе двести тысяч рублей и через две недели вернет их на место. А весь наваренный барыш положит себе в карман…

В кассе конторы имелось в наличии двести семь тысяч рублей одиннадцать копеек.

В означенный день Иван Яковлевич открыл несгораемый шкаф своим ключом и сложил двести тысяч в небольшой чемоданчик, с каким обычно разъезжают коммивояжеры, торгующие бриллиантами и драгоценными каменьями. Затем закрыл шкаф и отправился на извозчике на Большую Красную. Когда он входил в кабинет господина «надворного советника Луговского», там уже находились Огонь-Догановский и «граф» Давыдовский. Граф пришел с плоским металлическим чемоданчиком, похожим на миниатюрный несгораемый шкаф или сейф, как стали называть бронированные несгораемые шкафы с кодовыми замками, а Алексей Васильевич Огонь-Догановский держал в руках обычную хозяйственную сумку. Поздоровавшись с присутствующими, Плейшнер уселся рядом с Огонь-Догановским на кожаное канапе. Как только он это сделал, напольные бронзовые часы с ангелочками и херувимами по бокам циферблата отбили полдень.

– Итак, господа, я благодарю вас трижды, – не без пафоса произнес «надворный советник». – Во-первых, за вашу пунктуальность. Во-вторых, за доверие, оказанное мне. Ну а в-третьих, за то, что вы принесли деньги. Что ж, – Сева сделал в словах небольшую паузу, – я готов их принять.

После этой фразы «граф» Давыдовский покрутил циферки на замочке и раскрыл сейф-чемоданчик. Тот был полон купюр достоинством пятьдесят и сто рублей.

– Двести тысяч, – сказал «граф» и передал чемоданчик с «куклой» хозяину кабинета.

– Благодарю вас, – не без торжественности произнес «Луговской».

Вслед за этим вскрыл сумку Огонь-Догановский. Она была полна пачек с деньгами различного достоинства. Очевидно, Алексей Васильевич собирал эти деньги везде, где только было возможно. Примерно так подумал Плейшнер.

– Благодарю вас, – сказал «надворный советник», принимая из рук Огонь-Догановского пузатую сумку с «куклой».

Сам Иван Яковлевич раскрыл свой коммивояжерский чемодан последним.

– Двести тысяч, – так же, как перед этим «граф», произнес Плейшнер и передал чемодан Севе.

– Благодарю вас, – со значением ответил он и бережно принял чемодан с настоящими деньгами. – Итак, господа, – произнес Сева, пряча вклад Плейшнера в тумбу стола, – жду вас всех ровно через две недели в полдень. Обещаю вам, – с этими словами Долгоруков невольно посмотрел на Ивана Яковлевича, – что вы будете сражены открывшимися перед вами перспективами…

Дело было сделано. Второй акт подошел к концу.

Ожидание, господа, вещь крайне противная.

Приходится проделывать массу ненужных телодвижений в надежде на то, что время потечет быстрее: ходить из угла в угол, созерцать из окна беспечных прохожих, листать книги, не вникая в их содержание. Ан нет! Время, как назло, замедляет свой неумолимый темп, и час становится длинным, как три, а день тянется, словно неделя.

Четырнадцать дней ожидания большого куша прошли для Ивана Яковлевича Плейшнера, как месяц, ежели не больше. Наконец наступил долгожданный день, и стрелки часов вот-вот были готовы слиться и указать на цифру «12.00» – срок, указанный «надворным советником Луговским», в который надлежало явиться к нему за деньгами.

Плейшнер ступил на крыльцо особняка Луговского вместе с боем часов на Спасской башне городской крепости. Подергал кисть звонка. Молчание…

Он еще позвонил, и еще. Наконец, двери особняка раскрылись, и в проем высунулась всклокоченная голова давно небритого мужика.