— Ну, что там? — Курьян нерешительно приблизился и заглянул Меланье через плечо. — Поправится?

— Не знаю, — хриплым голосом отозвалась женщина, которой было очень трудно сохранять спокойствие. — Ничего не знаю.

Сбывались худшие ее опасения — дело едва ли обошлось без волхвов с их магией. Меланье приходилось несколько раз сталкиваться с ними, однако она не обладала и сотой долей их знаний, и теперь женщина чувствовала бессилие оттого, что ничем не могла помочь любимому. Единственное, что ей оставалось, это попытаться найти кого-нибудь из жрецов и молить его о помощи. Правда, этот вариант казался очень сомнительным — ведь если мавр стал жертвой нападения одного из них, то им не было никакого смысла спасать его. Разве что она могла предложить им что-то взамен.

— Похоже, я опоздал…

Курьян подпрыгнул на месте от неожиданности, в то время как Меланья почти без эмоций повернула голову в сторону Марселя, который неслышно приблизился и теперь с сожалением смотрел на лежащего на земле воина.

— Да, ты не торопился, — бесцветным голосом отозвалась женщина.

— Я пришел так быстро, как только смог, — попытался оправдаться историк, но не успел больше ничего добавить, потому что Курьян, оправившись от первого потрясения, подскочил к другу и стиснул его в могучих объятиях:

— Баламошка, родной! — мужик, казалось, старался раздавить своего менее крупного приятеля. — Живой! А мы с Мусой уже думали, что уделал тебя князь.

— Не уделал, — задыхаясь, с трудом смог выговорить Марсель, и Курьян, опомнившись, отпустил его.

— Как же ты…

— Обожди, — отмахнулся ученый и склонился над мавром. — Что случилось?

— Лучше ты мне расскажи, — все таким же ровным и оттого пугающим тоном проговорила Меланья. — Кирилл… Или называть тебя Баламошкой? Странное прозвище для греческого посланника.

— Византийского, — смущенно поправил ее ученый. — Но ты права, я не тот, за кого выдавал себя.

— Кто же ты? Хотя, подожди. Выслушать тебя я всегда успею, но сначала нам нужно перенести Мусу в дом. Нельзя его оставлять здесь. Чай не собака.

— Да, конечно.

Марсель кивнул Курьяну, и тот, отодвинув женщину, с легкостью поднял мавра и, осторожно прижимая его к груди, как ребенка, отнес в дом. К счастью, по пути им никто не встретился, так что случившееся осталось незамеченным. Как только Меланья убедилась в том, что ее жених не упадет со скрепленных лавок, она тут же повернулась к хозяину и потребовала объяснений. Было похоже, что она с трудом сдерживается, чтобы не врезать ему, так что историк предусмотрительно не стал приближаться к разъяренной бабе слишком близко.

— Не знаю, с чего и начать, — Марсель говорил это совершенно искренне, потому что боялся запутаться в своих словах — ведь тот же самый Курьян знал далеко не все о своем друге.

— Начни с правды, — сердито проворчала женщина.

— Да будет так. Все началось с того, что я очень неудачно родился…

Марсель решил, что настал момент истины, и, уже ничего не скрывая, поведал всю свою историю от начала и до конца. За время его рассказа Курьян несколько раз хватался за голову и пытался задавать какие-то вопросы, но знахарка прикрикивала на него, и он испуганно замолкал. Только когда историк закончил свое повествование, мужик подошел к нему и, наклонившись, заглянул в глаза:

— Друг! Ты всю правду рассказал? Не брешешь?

— Верь мне, — устало улыбнулся Марсель. — И прости меня…

— За что же? — удивился здоровяк.

— Нужно было рассказать все давным-давно. Тогда многих бед удалось бы избежать.

— Ну, скажешь тоже, — Курьян вдруг рассмеялся, но, тут же спохватившись, с виноватым видом оглянулся на Меланью. — Рассказал бы раньше, никто бы тебе не поверил. Решили бы, что ты медовухи перепил, или что бешеная собака тебя покусала. Вот только Марселем я тебя все равно звать не стану, уж извини. Как по мне, так Баламошка тебе больше подходит.

— Называй, как хочешь, брат!

Марсель с благодарностью взглянул на друга, но в этот момент Меланья, которая успела переварить услышанное, подняла руку, призывая их к тишине, и заговорила:

— Мне все равно, как тебя называют твои друзья: Марсель, Кирилл, Баламошка — все это не важно. Скажи лучше вот что. Если я правильно поняла тебя, это Кирилл был многим обязан моему жениху, и это он не хотел его отпускать. Ты же сдержал слово, данное не тобой. Мой глубокий поклон тебе за это. Но теперь Муса нуждается в друге, который пошел бы ради него на смерть. Я верю, что он бы сделал это для тебя, пусть по незнанию и принимая тебя за другого.

— Можешь не продолжать, — Марсель с готовностью кивнул. — Я сделаю все, что от меня зависит. Но что я могу? И что, по-твоему, здесь произошло?

— Для того чтобы понять это, не нужно быть семя пядей во лбу, — женщина кивком поблагодарила собеседника за добрые слова, после чего села на лавку и погладила любимого по голове. — Ты ведь говорил только что о том, что тот волхв точит на тебя зуб. Что ему нужно от тебя?

— Ясно, что, — нахмурился историк. — Чтобы я отступил и не мешал ему творить зло.

— Такое уж и зло? — Меланья прищурилась и смерила собеседника испытывающим взглядом.

— Я не уверен в его намерениях, — объяснил Марсель. — Но мне известно, к чему это приведет нас. Владимир погибнет, эти земли будут завоеваны чужаками, сами волхвы будут уничтожены… Я не могу сказать точно, когда именно это произойдет, но, судя по тому, что мне удалось выяснить, очень скоро. Возможно, уже происходит.

— Почему ты так думаешь?

Морщась от неприятных воспоминаний, историк рассказал об ужасе, свидетелем которого он стал недавно. Женщина внимательно выслушала его и, шикнув на Курьяна, который принялся вздыхать и причитать, обратилась к Марселю:

— Ты, похоже, человек неиспорченный.

— Не понимаю, к чему ты это мне говоришь…

— Иначе бы сразу все понял, — Меланья грустно усмехнулась и провела по лицу рукой, словно пытаясь снять с него невидимую паутину. — А так ты до сих пор гадаешь о том, кому это было нужно. Христиан зачем-то приплел.

— Все равно не понимаю.

— Да волхв этот твой и затеял все, — мрачно бросила знахарка. — И не смотри на меня такими телячьими глазами. Подумай сам хорошенько, и поймешь, что я права.

— Не может этого быть! — Марсель, наконец, справился с изумлением и неожиданно для самого себя вступился за своего противника.

— Мне и самой не нравится такой поворот, не сомневайся, — Меланья встала и прошлась по комнате. — Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы ты оказался прав. С греками или византийцами мне было бы проще справиться, а тут другое дело. Теперь вся надежда только на тебя.

— Но зачем ему это нужно?

Историк продолжал сомневаться — требовалось что-то большее, чем пустые предположения. Он никогда не был адептом ни одной мировой религии, и язычество, пожалуй, было ему ближе остальных по своей системе ценностей. Ученый всегда считал, что если ему пришлось бы выбирать между верованиями, он, скорее всего, остановился бы на самой простой и максимально приближенной к природе. И теперь, услышав мнение знахарки, мужчина автоматически воспротивился ее словам.