—Выглядишь погано,— сообщил он бестактно.

—Леди не говорят, что она ужасно выглядит,— возразила я и призналась неожиданно: — Я плохо спала.

—И кто в этом виноват? Полагаю, что Дрэйк и, судя по безрадостному выражению твоих таинственных глаз, отнюдь не в приятном смысле этого выражения. Вчера утром они сияли ярче. По крайней мере, пока Норд не начал показывать, кто у вас хозяин.

Я вспыхнула невольно, догадавшись, что Беван имеет в виду.

—Если нужен Дрэйк, то он во-он там, медитирует. В конце балкона есть лестница, дальше направо и за те деревья с краю.

—Спасибо,— поблагодарила я искренне, закрыла дверь и прошла мимо Бевана. Остановилась, обернулась к мужчине.— Ты не медитируешь?

—Зачем?— Беван улыбнулся лукаво, с чувством превосходства.— Я и так прекрасен и гармоничен.

Я покачала головой, удивляясь и подобному самодовольству, и тому, что у меня не получается сердиться или обижаться на Бевана долго, и продолжила путь.

В конце балкона каменная лестница дугой, спускающаяся на лужайку. Справа деревья грядой и за ними низина, небольшая, вьющаяся изумрудным отрезом, со склонами пологими, ярко-зелеными. Я направилась вдоль низины, утопая обутыми в легкие туфельки ногами в траве. Повернула, следуя изгибам склона, и увидела огненное кольцо. Пламя поднималось в человеческий рост, выжигая землю под собой, но послушно стоя на месте, не касаясь зеленого покрова вокруг, размывая очертания фигуры, полуобнаженной, сидящей неподвижно внутри слабо потрескивающего кольца. Я спустилась осторожно по склону, приблизилась к огню. Застыла в нерешительности, не зная, окликнуть ли или подождать, пока Дрэйк закончит медитацию. Дом отсюда кажется далекими разрозненными лоскутами в просветах между деревьями, и так легко вообразить, что мы одни здесь, что никто нас здесь не найдет, не потревожит.

Пламя схлынуло вдруг, растворившись без остатка, и только черный, дымящийся чуть круг напоминал о недавнем присутствии опасной стихии. Дрэйк поднялся с земли, отряхнул единственное свое одеяние — черные брюки. На правой лопатке стоящего спиной ко мне мужчины — звезда о тринадцати лучах, такая же, как и у Нордана.

Дрэйк повернулся ко мне, улыбнулся скупо, сдержанно. На левой руке ничего нет, да и у Бевана тоже не было — значит, узор Нордана уже настоящая татуировка. И медальона нет. Выходит, Дрэйк не носит его постоянно?

—Доброе утро, Айшель. Я думал, ты встанешь позже.

—Доброе. Мне… плохо спалось.

—Надеюсь, я не разбудил тебя?

—Нет.

Дрэйк широкоплеч, мускулист, хорошо сложен, не хуже более молодого Бевана, а на мой взгляд, даже лучше. До зуда в пальцах хотелось прикоснуться к обнаженной мужской груди, провести, погладить, позволяя ладони словно невзначай опуститься ниже…

Я спрятала руки в карманы халата, с трудом заставила себя поднять глаза на лицо Дрэйка. В его взгляде непонимание причин моего поведения, ожидание, напряженное, глухое, будто стена неприступной крепости.

—Беван сказал, что вчера приехала графиня Марлан,— я не знала, с чего начать.

—Да, со срочным сообщением для Ее императорского величества.— Мужчина снял с растущего рядом деревца, молодого, тоненького, синюю рубашку, надел.

—Графиня уже уехала?— задаю бессмысленный вопрос, опасаясь заговорить о том, что действительно волновало меня.

—Нет, она останется в поместье до возвращения Катаринны в Эллорану.

И станет проводить время с Дрэйком, пока я буду находиться при Валерии? Возможно даже, продолжит свои попытки добиться Дрэйка. А если он все-таки согласится?

—Не тревожься, Хейзел не так глупа, как кажется, и не станет беспокоить тебя,— Дрэйк по-своему истолковал мой растерянный взгляд.

—Дрэйк, то, о чем вы рассказали мне вчера…

—Айшель, я понимаю, насколько тебе было неприятно слышать об этом,— перебил мужчина неожиданно жестко.— Но таково братство, такова наша суть, воспитанная старшим поколением. Можно ее скрывать, можно выставлять напоказ, однако истина от этого не изменится, не станет более приглядной.

Мне захотелось рассмеяться, хотя, подозреваю, смех вышел бы нервным, истеричным. Совсем недавно Нордан не менее старательно пытался рассказать мне, насколько он плох, и вот теперь Дрэйк говорит почти то же самое.

—Похоже, вы оба считаете меня наивным ребенком, не способным ни понять, ни принять ничего, что лежит за пределами его детского невинного мирка,— заметила я резко, раздраженно.— Дрэйк, мне двадцать два года, стены пансиона я покинула не вчера и стены храма тоже. Меня не растили в высокой башне и, хотя мои родители любили друг друга и меня, наша жизнь не всегда была легкой, а детство мое отнюдь не так безмятежно, как принято думать о детских годах маленьких избалованных леди. Я видела, как изуродовала война мою родину, я не знаю, что стало с моими родителями, и не уверена, смогу ли когда-нибудь узнать. Нас, напуганных до полусмерти послушниц, девушек и девочек, везли в империю в ужасных условиях. Из будущих служительниц богини, исполненных собственного достоинства и гордости, мы в одночасье превратились в товар, в вещи, живые, дорогостоящие, но вещи. Шадор весьма охотно просвещал своих рабов о возможных вариантах нашей участи, особенно девушек и особенно когда был пьян. Меня осматривали самым мерзким способом, который только можно вообразить невинной девушке, меня выставили на продажу, заставляя часами стоять едва одетой в стеклянной витрине, словно я бездушный манекен, и меня купили. Неужели вы полагаете, будто я не догадываюсь о делах братства? Не догадываюсь, сколько на нем крови? Крови, накопленной веками убийств во имя достижения собственных целей? Безусловно, прежде я не подозревала, насколько обширно поле деятельности Тринадцати, но я прекрасно понимаю, что подразумевается под избавлением от очередной ненужной шахматной фигуры.

—Догадываться, понимать или, скорее, думать, будто понимаешь,— одно,— возразил Дрэйк. В глазах удивление пылким моим монологом и все та же стена, глухая, непробиваемая, на которую я натыкалась снова и снова.— Знать точно, принимать — совсем другое. И мне не хотелось бы, чтобы ты принимала подобное с той же легкостью и равнодушием, что и мы.

—Прошлое не изменить,— кто из них двоих упрямее?— Оно останется таким, какое есть, каким его создали решения наши и чужие, независимо от того, приму я его или буду проклинать.— Я шагнула к мужчине вплотную и заметила, как он дернулся слабо, словно в попытке отстраниться от меня.— И вы сами сказали, во мне ваша частичка — яд Норда. Поздно уже пытаться оградить меня от вашего прошлого. Или… вы не ограждаете меня, вы хотите меня… оттолкнуть?— осененная новым предположением, я посмотрела на Дрэйка вопросительно, требовательно.

—Айшель…

Опять. Не надо было подходить так близко. Не надо было делать глубокий вдох, позволяя аромату вскружить голову. Не надо смотреть в темные глаза, потому что я вижу пробивающееся из-за стены пламя. Я и желаю потянуться к мужчине, и опасаюсь быть отвергнутой, не важно, по какой причине.