Верферт; она начинается с фразы «Эта книга для Вустера» и предисловие открывается приветствием от «короля Альфреда» «епископу Верферту». Страницы манускрипта пожелтели от времени, черви проели в них дыры, но чернила не поблекли и красивое округлое письмо читается легко, как печатный текст. Прописные буквы выделены другим цветом, заголовки глав написаны красным, каждая буквица украшена тонким рисунком: изящной «плетенкой», замысловатым узором с драконьей головой, гротескным изображением человеческого лица или условной фигуркой; вся книга в целом, ее содержание и оформление, служит молчаливым, но убедительным свидетельством высокого художественного мастерства и просвещенности так называемых «темных веков».

Перевод «Обязанностей пастыря» открывается стихотворным вступлением и завершается эпилогом, написанным аллитерационным стихом; ни того ни другого в латинском оригинале нет. Во вступлении говорится от лица книги: «Король Альфред перевел каждое слово во мне на английский, и отправил меня своим писцам на юге и на севере, и повелел сделать множество копий, чтобы послать их своим епископам». Вустерский манускрипт написан разными почерками, и этот факт, вместе с приведенной выше цитатой из пролога, указывает на то, что Альфред в своих литературных трудах использовал постоянный штат писцов и помощников, хотя трудно сказать, как распределялась работа и какова была доля личного участия короля. Возможно он, как средневековый художник, создал эскиз, набросал общие контуры, определил композицию и тон, а детальное воплощение замысла предоставил своим подмастерьям. Быть может, он, подобно современному издателю, организовывал работу и оценивал ее результаты, а сам написал предисловие и внес необходимые поправки. Но не исключено, что Альфред (как это свойственно истинному ученому любой эпохи) получал удовольствие от тяжкого рутинного труда по составлению книги и считал для себя величайшей честью стать соратником в сообществе образованных людей и приобщиться к живой мысли и духовным поискам своего времени.

В переводе «Утешения философией» король вставляет в рассказ Боэция собственное описание Души, которая бредет наугад, слепая в своем невежестве, словно пробирается ощупью в темном зале, пока Мудрость не воссияет ей, подобно лучу света, пробившемуся через приоткрытую дверь{226}. Альфред стремился к высшему свету мудрости, и, распахнув дверь для себя, он открыл ее также для своего народа. Он не просто покровительствовал ученым, подобно Карлу Лысому; не только создал школы и положил начало системе государственного образования, как Карл Великий или Людовик Благочестивый; и едва ли одна разыгравшаяся фантазия заставляет нас слышать биение его стойкого и верного сердца, влюбленного в истину, во всех тех книгах, которые авторитетная традиция, пришедшая к нам из далекого прошлого, связывает с именем этого короля.

Некоторые отрывки в «Обязанностях пастыря» переведены дважды, в самом тексте часто встречаются повторы, и на этом основании можно предположить, что, по крайней мере, данный перевод записывался под диктовку Альфреда. В предисловии, правда, король говорит, что ему помогали Плегмунд, Ассер, Гримбальт и Иоанн; эти образованные клирики, вероятно, ответственны за многочисленные разъяснения, дополняющие оригинал, и они же, по-видимому, давали Альфреду советы по поводу грамматических и лексических сложностей. Король называет Плегмунда «мой архиепископ»; следовательно, работа над «Обязанностями пастыря» завершилась, когда Плегмунд уже был примасом, то есть не ранее 890 года. Кроме того, среди советников присутствует Гримбальт, предположительно, находившийся во Фландрии до 892 года, а Ассер не упоминает об английском переводе «Обязанностей пастыря» в своем «Жизнеописании Альфреда», когда цитирует латинский текст, поэтому стоит добавить к названной дате еще несколько лет. По словам самого короля, ему приходилось прерывать работу над переводом и отвлекаться на другие неотложные дела: «…и тогда среди многих треволнений, обрушившихся на наше королевство, я взялся переводить книгу, которая на латыни называется Pastoralis».

Тот факт, что литературное творчество Альфреда в целом «вторично», сам по себе принадлежит эпохе. В те времена почтение к письменному слову было велико, а способность к критическим суждениям не развита, и умение прилежно собрать и истолковать знания, доставшиеся от прошлого, считалось высшим интеллектуальным достижением. Ассер сравнивает духовные труды короля с заботами пчелы, перелетающей с цветка на травинку и собирающей мед; эта несколько банальная метафора в данном случае совершенно уместна, ибо она точно характеризует кропотливую работу Альфреда, который собирал, сортировал и систематизировал имеющийся материал, чтобы создать новое творение, мастерски составив его из знакомых элементов. Из всех альфредовских переводов «Обязанности пастыря» точнее всего следуют не только духу, но и букве латинского оригинала, хотя и здесь переводчик обращается с текстом достаточно свободно. Он переставляет слова, порой заменяет латинские термины двумя английскими синонимами и стремится воспроизвести точное значение сказанного, часто жертвуя буквальной точностью. Пропуски и неправильные толкования встречаются редко, а в большинстве вставок либо разъясняются трудные слова или неясные отсылки, либо дается более простое и конкретное толкование абстрактных понятий, в соответствии с уровнем малообразованных английских читателей.

В изложении Альфреда меньше метафизики и учености, он пишет более развернуто и более обыденным языком. Он объясняет незнакомые реалии и представления на знакомых примерах и, пытаясь передать мысли автора, отделенного от него тремя столетиями, невольно рисует нам яркие картинки английской жизни IX века. Урия становится «верным тэном»{227} Давида, а сам царь Давид, вместе с Исайей, Иеремией и Иезекиилем — «мудрыми людьми», уитэнами{228}. Иаков, подобно Этельвульфу, альфредовскому отцу, разделил свое наследство{229}, правители именуются scirmenn{230}, слуги и приближенные (ministri) — тэнами, рабы (servi) — theowas{231}, а гистрионы (histriones) — «дурными музыкантами» (yfel gliwmeri){232}. Пурпурные одежды Альфред толкует как королевское одеяние, поскольку они служат знаком высшей власти{233}; манна, согласно его объяснению, «это свежая пища, упавшая с неба»{234}, а адамант — «твердый камень, который мы называем „athamans“»{235}.

Искреннее благочестие Григория Великого, его любовь к людям, благородство и внутреннее спокойствие наверняка находили отклик в сердце Альфреда, и многое в книге воспринималось им очень лично. В тех отрывках, где Григорий писал, что душа, погрязшая в мирских заботах, способна подняться над ними, предавшись ученым занятиям{236}; сравнивал правителя и его подданных с головой и ногами, которым голова указывает путь{237}, или наставлял властителей рассуждать о высоких предметах, а подданных исполнять честно свои скромные обязанности{238}, Альфред мог видеть отражение своих мыслей и повседневных забот. Сравнения, заимствованные из военного и морского обихода, были ему близки и понятны. Аллегория «цитадели Души», предложенная Григорием Великим вполне в духе Беньяна[71], становилась живой реальностью для Альфреда, вспоминавшего войну 878 года, и он со знанием дела переводил рассуждения латинского автора