Очередная, четвёртая по счёту танкистская могилка находилась метрах в двадцати от камышовой зелени и отличалась от ранее виденных нами лишь тем, что сохранилась чуть лучше остальных: и травянистый холмик над ней был поаккуратнее, и следов серебрянки на боках пирамидки осталось поболее. Даже жестяная звёздочка на вершине скромного памятника всё ещё была скорее красной, нежели ржаво-коричневой.

На стальной табличке я прочитал фамилии членов экипажа, что пали здесь смертью храбрых в сентябре далёкого сорок третьего года: младший лейтенант Пашутин С. В., сержант Коваль М.А. и рядовой Мамбасов Э. Г.

Ребята с лопатами, Андрей да Егор, получив «добро» от Кандаурова, перекрестились и принялись за работу.

Они сосредоточенно вгрызались в плотную слежавшуюся землю, а я, глядя на слаженные движения лопат, прикидывал, что буду делать, если «могильная версия» окажется тупиковой.

Кроме этого захоронения, в зоне поиска располагалось ещё три братских могилы, которые мы собирались потревожить. Я не сомневался, что мы перезахороним танкистов в надлежащем месте, но моя уверенность в том, что не сегодня – завтра удастся найти следы Ковалёва, быстро исчезала.

Подобные размышления никогда не доставляют радости, и я успокоил себя тем, что, в любом случае, мы с Кандауровым делаем нужное дело и, в результате нашей операции, останки двенадцати, а то и пятнадцати павших героев будут вырваны из лесного забвения.

Плечистый сутуловатый Андрей первым обнаружил синюю дорожную сумку, которая лежала на метровой глубине. Когда он позвал нас с Михаилом, у меня ёкнуло сердце, а Кандауров только удивлённо пожал плечами.

Синюю сумку осторожно очистили от земли и со всеми предосторожностями подняли на поверхность.

Я попросил ребят быть максимально аккуратными и сразу сообщать, если найдут что-нибудь ещё. Потом мы занялись находкой.

Внешний вид сумки уже наводил на интересные мысли, потому что на её боку можно было разглядеть эмблему барселонской олимпиады девяносто второго года.

Пластмассовая «молния» поддалась, хотя и с большим трудом, неохотно обнажив вместительное нутро.

Даже короткого взгляда на содержимое чужого багажа хватило для того, чтобы понять, что бывший владелец сумки собрался в неблизкий путь и взял с собой всё, что ему могло пригодиться в первую очередь. Рядом с полуистлевшим нижним бельём и серо-зелёным спортивным костюмом лежал полиэтиленовый пакет с бритвенными принадлежностями. Благодаря пакету, металлический станок и чашечки для бритья сохранились так же хорошо, как и помазок.

Я не успел заглянуть под верхний слой вещей, потому что нас вновь позвали. На этот раз, что-то откопал Егор, жилистый крепыш с огромной, будто у философа, головой.

Когда я не без труда спустился на дно ямы, Егор показал мне кроссовки, краешек которых торчал из земли. Продолжив работу, мы вскоре наткнулись на человеческие останки со следами пулевых ранений в черепе.

Не стану врать, но вызов следователя, экспертов-криминалистов, врача и понятых на место нашей страшной находки оказался бы в субботний день абсолютно нереальной затеей, если бы не помощь Иващенко. Артём Александрович взял на себя всю тяжесть соответствующей работы и уже через три (!) часа все необходимые люди во главе с ним и следователем из районного управления, находились у разрытой лесной могилы.

Нет нужды описывать все проведенные в тот день следственные мероприятия. Скажу лишь, что мы вернулись в Новоград около десяти вечера.

– Думаю, в понедельник – вторник кое-что уже будет известно, – обнадёжил меня Иващенко, имея ввиду предварительные результаты экспертизы, которую должны были провести в городе.

Я благодарно пожал ему руку:

– Вы мне позвоните?

– Непременно, – пообещал он и добавил. – Кстати, следователь собирается процедить озерцо!

В отличие от меня, старый следователь был твёрдо убеждён, что убийца или убийцы выбросили оружие где-то рядом.

Потом Кандауров завёз меня к Ирине и, перед тем, как расстаться, я отдал остаток обещанных денег.

– Может, всё-таки приедешь на церемонию? – спросил поисковик, но я ответил решительным отказом.

– Там наверняка будут телевизионщики, а мне пока нельзя попадаться им на глаза.

Через минуту я уже быстро шагал к Ириному подъезду.

В ожидании неминуемого скандала люди ведут себя по-разному: кто-то буквально чешется от нетерпения, предвкушая шумную разборку, кто-то, напротив, становится сосредоточен и сумрачен, будто перед похоронами лучшего друга, ну и, конечно, почти всегда найдутся субъекты, которые, понимая неизбежность надвигающейся драмы, просто с любопытством следят за развитием событий, ничуть не меняя своё поведение и собственный распорядок дня. Лозунг последних прост и ясен: «Чему быть, того не миновать!».

По вышеприведенной классификации я, безусловно, отнёс бы себя ко второй категории граждан, то есть к тем, кто воспринимает любой затрагивающий их скандал, как личную мини-катастрофу и которые делают всё, чтобы избежать приближающегося конфликта любым способом.

В случае с гнединской пресс-конференцией все мои попытки отползти от эпицентра грядущего катаклизма, увы, были безжалостно пресечены Максимычем и Свиридовым, которые по-своему видели моё участие в близящемся шоу и явно не собирались щадить мою нервную систему.

Главный довод «заговорщиков» был таков: скандал на пресс-конференции не сможет загасить ни один тайный или явный покровитель Гнедина. А если кто и способен взорвать в среду очередную сенсационную «бомбу», то таким человеком, конечно же, являюсь я и только я. Словом, мне опять крупно не повезло.

Пресс-конференция была назначена на двенадцать часов дня, и уже к половине одиннадцатого я был одет и загримирован не хуже ведущего актёра перед премьерным спектаклем, что, в общем-то, почти не искажало истину.

К счастью, мне удалось отбрыкнуться от парика, правда, вместо него, пришлось пойти на покраску волос. Никогда не думал, что выбор подходящего красителя – столь трудное и ответственное занятие. В результате, мои несчастные волосы из тёмно-русых превратились в то, что на коробке с гель-краской было названо русым светлым пепельным.

Накладные усики того же пепельно-русого цвета не очень испортили мою внешность, хотя и сделали похожим на заправского ловеласа, к коим я себя никогда не причислял.

Парадный маркеловский темно-коричневый костюм пришелся мне впору, и мы остановили свой выбор именно на нём, главным образом потому, что на его фоне сломанная рука на чёрной перевязи не так бросалась в глаза.

Когда после наведения марафета меня подвели к большому встроенному зеркалу, то, заглянув в него, я не сразу признал себя в холёном, слегка надменном господине.

– С тросточкой и котелком ты бы точно сошёл за офицера-отставника периода колониальных войн! – хмыкнул Максимыч, но моего мрачного взгляда хватило, чтобы он перестал валять дурака.