Портрет был слишком точно написан, чтобы Жан-Батист д'Орнано не узнал в нем самого себя. Он впитывал слова принцессы с таким наслаждением, что Мария не удержалась от улыбки. Впрочем, он тотчас же спустился на землю с небес, где только что блаженствовал:

— Но я не знаю, чего хочет королева. Ведь это ей я обязан вашим визитом, сударыни?

— Вы правы! — заверила его Мария. — И мы полагали, что после того, что вы сейчас услышали, вы все поймете. Ее Величество желает, чтобы вы воспрепятствовали женитьбе принца. Нужно дать ему понять, в чем заключается его истинный интерес. Его Высочество прислушивается к вам и следует вашим советам. Настал момент доказать это, и королева будет вам бесконечно признательна! К тому же это будет первым шагом на пути к изгнанию этого невыносимого Ришелье, которого она ненавидит все сильнее с каждым днем. Знаете ли вы, — прибавила она, понизив голос, — что он посмел на нее заглядываться?

Полковник так и подскочил:

— Что вы такое говорите? Не может быть! Священник?!

— Князь церкви, — уточнила Мария, — а это сокращает дистанцию. У меня есть все основания полагать, что история в Амьенском саду открыла перед ним горизонты и что он с удовольствием загладил бы недостатки короля, неспособного дать нам наследника. Недостатки, которые с течением времени лишь усугубятся.

— Думаю, вы преувеличиваете, мадам! Положение кардинала при короле недостаточно крепко, чтобы он осмелился думать о подобных вещах… Это было бы оскорбление Его Величества!

— Нисколько, если Людовика XIII не станет! Бекингэма он не воспринимал всерьез из-за его мании покрывать драгоценностями каждый дюйм своей одежды, но и он едва не поспособствовал падению Бурбонов! Что до кардинала, то я уверена в его чувствах — корыстных или нет — к королеве! Недавно я слышала, как он сказал, что Ее Величеству было бы приятно видеть его в мужском платье, а не в этой красной сутане!

— И?

— И он это устроил, — рассмеялась Мария. — Он явился покрасоваться перед ней в коротком камзоле, в сапогах и украшенный султаном! Держу пари, что, если бы я посоветовала ему станцевать перед ней на коленях сарабанду с гитарой и бубнами, он сделал бы и это! Ну да ладно! Какой ответ вы дадите той, которая на вас возлагает надежды?

— Что я сделаю все возможное и постараюсь убедить принца!

— Вы будете вознаграждены, но, прошу вас, действуйте быстро!

— Я буду действовать быстро, но в таких делах важно не только взять нужную ноту, но и уметь удержать ее. Принц не относится к людям, твердо исполняющим свои решения, и, полагаю, нам с вами придется еще увидеться.

При этом он смотрел на мадам де Конти, которой, по-видимому, отдавал предпочтение. Несомненно, потому, что ее имя было не Мария! Она тотчас же протянула ему руку, которую он сжал обеими руками.

— Мы совместим приятное с полезным, — прошептала она с улыбкой, от которой полковник совсем растаял.

На этот раз Мария призвала обоих к благоразумию:

— Прежде чем предаваться нежностям, следует подумать о французском королевстве! Напоминаю вам, полковник, что мы прежде всего служим Ее Величеству! Она нуждается в вас.

— Передайте же ей, что я падаю к ее ногам, госпожа герцогиня, и скажите, что я всегда ее верный слуга!

Видимо, он сдержал свое слово, ибо два дня спустя Гастон Анжуйский перед всем двором попросил своего брата позволить ему самому выбрать время для женитьбы.

— Дело вовсе не в том, — сказал он, — что я испытываю какие-либо предубеждения против мадемуазель де Монпансье. Просто мне не хотелось бы столь рано связывать себя узами брака!

Тон его на сей раз был твердым и не терпящим возражений. Особенно со стороны Ришелье. По довольному лицу д'Орнано можно было заключить, что именно он явился источником столь внезапного стремления высказать собственное мнение. Кардинал тотчас пригласил полковника навестить его в Малом Люксембургском дворце, где принял его с простотой, способной рассеять любые подозрения, ежели таковые и имелись у корсиканца. Кардинал пожелал поговорить с ним как мужчина с мужчиной и выяснить, что тот думает о браке, который так долго готовился и от которого тем не менее юный Гастон собирался отказаться. Не давал ли принцу советов его мудрый (и столь успешный!) воспитатель?

— Ни в коей мере, господин кардинал! Принц более не является моим воспитанником и в моих советах не нуждается. В этом деле, вмешиваться в которое я вовсе не желал бы, он принимает решения совершенно самостоятельно.

— Позвольте мне выразить сожаление по этому поводу! В восемнадцать лет не обойтись без надежного наставника, твердо знающего свой долг перед королевством и своим государем. Ведь король желает этого брака. Он мог бы приказать, но ему претит принуждать брата, которого он любит. Он предпочел бы, чтобы тот разделил мнение человека с большими достоинствами, занимающего высокое положение, наделяющее его определенной властью… Ну, например, как…

— ..скромный суперинтендант вроде меня, монсеньор? Присмотр за порядком и процветанием дворца не придает мне достаточной славы, чтобы впечатлить такого горячего молодого человека, как герцог Анжуйский, — возразил д'Орнано.

— ..как маршал Франции! — закончил кардинал. — Король любит вознаграждать по заслугам храбрых и верных слуг. Подумайте об этом!

От столь громкого титула у корсиканца на мгновение перехватило дух. Его отец носил его с честью, и Жан-Батист мечтал в один прекрасный день сравняться с ним славой. Но его обязанности при Гастоне Анжуйском никак не позволяли на это надеяться.

— Подумайте также и о том, — продолжал Ришелье вкрадчивым голосом, — что вам придется приносить присягу королю.

На этом встреча закончилась. Несколько дней спустя Жан-Батист получил украшенный геральдическими лилиями жезл и произнес подобающую клятву верности. Гастон Анжуйский бурно аплодировал этому назначению и вновь сблизился со своей матерью, которую в последнее время старался избегать. Пустив в ход улыбки и все свое обаяние, которого ему было не занимать, он вновь возвратил свое влияние на нее, несколько утраченное после отказа жениться на мадемуазель де Монпансье. Она приняла его с еще большей радостью, поскольку он, как казалось, был готов рассматривать возможность помолвки и просил лишь, чтобы ему дали еще немного насладиться восхитительной холостяцкой жизнью, прежде чем идти к алтарю.

Герцогиня де Шеврез и принцесса де Конти вместе с мадам де Ла Валет, бывшей мадемуазель де Верней, с помпой отправились навестить маршала д'Орнано, чтобы лично поздравить его. Он снова был нездоров, поэтому они решили посетить его не единожды, дабы поддержать морально.

Между тем спокойствию, в котором пребывали Мария Медичи, Людовик XIII и Ришелье, был нанесен непоправимый удар: Гастон изъявил желание войти в