дерево к себе, настрогал из него досок и сколотил мебель. В Тапу проживают родственники моей жены, когда я их навещал несколько лет назад, я лично слышал эту историю из уст Лао Фаня.

– А кто такой этот Лао Фань?

– Местный плотник.

Вернувшись той ночью в гостиницу, Минлян заснул и увидел во сне бабушку, она сидела во дворе под финиковым деревом и лепила финиковые печенья; между делом она развлекала Минляна заливалками; потом вдруг это дерево обрело очертания мебели, теперь бабушка и Минлян сидели на лавке за столом и что-то ели. А ели они лепешки и яичницу с зеленым луком.

6

Тапу – это одна из деревень в уезде Яньцзинь. На следующее утро Минлян взял такси и поехал в Тапу. Приехав в деревню и опросив местных, он нашел дом плотника Лао Фаня. У входа в дом стоял гаоляновый стог, прислонившись к которому грелся на солнышке какой-то старик.

– Это и есть Лао Фань, – показывая на старика, указал Минляну прохожий.

Минлян, приветствуя старика, подошел ближе.

– Похоже, мы не знакомы, кто ты? – спросил Лао Фань.

– Мое имя вам все равно ни о чем не скажет, поэтому лучше я назову имя отца, его зовут Чэнь Чжанцзе, когда-то он в Яньцзине исполнял оперу.

Лао Фань тут же закивал:

– А, это в «Легенде о Белой змейке»? Весь Яньцзинь его знал.

– Дядюшка, я к вам приехал по одному делу.

– По какому?

– Сорок с лишним лет назад у меня умерла бабушка, у нее во дворе росло огромное финиковое дерево, это ведь вы его купили?

– Да, – кивнул Лао Фань, – помню, дорогое оказалось, я предлагал купить его за пятьдесят юаней, а твой родственник меньше чем за семьдесят уступать не собирался, долго мы с ним торговались, наконец сошлись на шестидесяти.

– А правда, что потом вы настрогали из него досок и сделали мебель?

– Правда, – откликнулся Лао Фань и добавил, – двести лет было дереву, древесина отменная.

– А могу я сейчас увидеть эту мебель?

– Зачем тебе?

– Я бы ее купил, за любую цену, только назовите.

Лао Фань всплеснул руками.

– К сожалению, ее уже нет.

– А кто ее увез?

– Никто ее никуда не увозил, просто пропала.

– Это как так?

– Три года назад я делил имущество между пятью сыновьями, и эту мебель соответственно тоже раздал им; а эти кретины, посчитав, что мебель выглядит слишком древней, пустили ее на растопку.

Минлян так и остолбенел.

– А зачем она тебе понадобилась? – поинтересовался Лао Фань.

– Бабушка очень меня любила, хотел оставить о ней память, думал, буду глядеть на мебель и вспоминать ее.

– Вон оно что, – откликнулся Лао Фань, – чуткий ты человек, но с этим опоздал.

Тогда Минлян поднялся с корточек и хотел было уже распрощаться с Лао Фанем, но тот вдруг его остановил:

– Погоди.

Минлян замер.

– Вы что-то вспомнили, дядюшка?

– Самого дерева уже нет, но кусочек от него остался.

– Что за кусочек?

– Сердцевина. Сердцевина у дерева была твердая, что железо, раньше бы такой кусок на плуг пустил. Поскольку тратить его на мебель было жалко, я его все зачем-то берег; а десять лет назад продал за двести юаней Лао Цзину из Танъиня, он сделал из него дощечку с надписью.

– А что на ней написано? – спросил Минлян.

– Этого я не знаю, – ответил Лао Фань.

Приложение

Надпись на дощечке

Лао Цзин был уроженцем уезда Танъинь городского округа Аньян. Поскольку Танъинь располагался рядом с иньскими руинами, то здесь процветала торговля антиквариатом, так что едва Лао Цзину исполнилось двадцать лет, он, как и все в этих местах, стал промышлять перепродажей старинных вещей. Пролетело двадцать лет, Лао Цзин сколотил на этом деле состояние, купил в Танъине участок и прямо рядом с древним ямэнем[34] отгрохал себе целую усадьбу. Этот район считается в Танъине самым роскошным. Его усадьба представляла собой традиционное строение из трех переходящих один в другой двориков. Приступив к ее строительству, Лао Цзин задумался о соответствующей вывеске над входом. Он видел, что входы в особняки времен династии Цин и Китайской Республики непременно венчают горизонтальные дощечки; на дощечках красовалась какая-нибудь надпись типа «Богатство и знатность» или «Счастье и исполнение желаний» и т. п. Эти вывески, находясь на улице, оказывались уязвимыми перед погодными явлениями, поэтому их требовалось выполнять на дощечках из хорошей древесины вроде лавра, сандала или финикового дерева. Одна из теток Лао Цзина была уроженкой Тапу; как-то раз перед Новым годом, незадолго до окончания строительства своей усадьбы, Лао Цзин приехал в Тапу и во время застолья услышал историю про плотника Лао Фаня, который в свое время приобрел двухсотлетнее финиковое дерево, настрогал из него досок и сколотил мебель, узнав, что у плотника осталась сердцевина от дерева, Лао Цзин направился к нему; увидав этот изысканный, дышащий стариной, твердый, словно железо, кусок дерева, он тут же купил его у Лао Фаня за двести юаней. Уезд Линьчжоу городского округа Аньян славился резчиками по дереву; в отличие от обычных плотников, они брали за свою работу в четырехкратном размере; среди аньянских резчиков по дереву одним из лучших считался Лао Цзинь. Тогда Лао Цзин пригласил к себе в гости этого Лао Цзиня и попросил его оценить кусок, который остался от финикового дерева, что когда-то росло во дворе у бабушки Минляна. Лао Цзинь пощелкал по деревяшке пальцами, повертел туда-сюда, изучая со всех сторон, и наконец подтвердил:

– Недурно, древесина что надо.

– Для вывески подойдет?

– Подойти-то подойдет, но все зависит от того, что там будет за надпись?

– Что-то типа «Богатство и знатность» или «Счастье и исполнение желаний».

– А если конкретно?

– У всех этих надписей смысл все равно один, так что на ваше усмотрение.

На изготовление надписи требовалось от восьми до десяти дней, поэтому на это время Лао Цзинь поселился в новом особняке Лао Цзина. Семья Лао Цзина туда еще не переехала, поэтому Лао Цзинь поселился там первым. Все комнаты в доме пока что оставались пустыми, не считая одного из флигелей, в котором соорудили кровать для Лао Цзиня. В первый же день, еще до обеда, Лао Цзинь перенес с каллиграфического образца на бумагу две надписи: «Богатство и знатность» и «Счастье и исполнение желаний», после чего вынес их во двор, чтобы как следует их сравнить и сделать окончательный выбор. Но как он их не сравнивал, определиться не получалось. И дело тут было вовсе не в смысле надписей, а в оценке сложности их иероглифов; иероглифы с большим количеством черт представляли для гравировки определенную трудность, ведь небольшие зазоры между чертами требовали большой осторожности при работе с резцом; в иероглифах с малым количеством черт пустой древесины оставалось больше,