Под утро зверь полностью выбился из сил и затих. Когда взошло солнце, он снова почувствовал запах человека и собаки, сначала слабый, потом всё более сильный. Медведь, качаясь, встал, увидел бегущую к нему по тропе знакомую серую собаку. Она с ходу, как и в прошлый раз, схватила за гачи. Боли зверь не почувствовал. Собака продолжала кусать, а он вяло отбивался, ночная борьба с невидимым врагом отняла силы. Медведь ни о чём не думал, кроме свободы.

На тропе показался человек. Медведь остро почувствовал прошлогодний запах, вспомнил, что с ним произошло осенью. Он ненавидел человека, но в положении, в котором сейчас оказался, не мог ни напасть, ни убежать. Увидев, как человек приложил к плечу карабин, попытался уйти от новой опасности, ведь карабин куда страшнее петли, об этом вдруг напомнила острая боль в лапе. Зверь прыгнул в сторону, в прыжке заметил пламя и услышал грохот и вдруг почувствовал, что ничего больше не впивается в шею, ничто не держит, и рванул в тайгу.

Собака завизжала, прыгнула на спину зверя, вцепилась клыками в шею. Медведь, не обращая внимания на серую зубастую зверюгу, продирался сквозь кусты и где-то стряхнул с себя псину, которая ещё долго его преследовала. Только к вечеру она отстала. А медведь, найдя убежище между двух сушин, залёг и принялся зализывать раны. Злость на обидчиков придавала ему силы.

После выстрела Иван не сразу понял, что произошло. Он был уверен, что медведь упадёт, ведь целился точно в голову. Зверь же, отпрыгнув, побежал в лес. Второй раз стрелять Иван не мог, боялся зацепить Урмана.

Охотник подошёл к месту схватки, поднял тросик. Тот был слегка перекручен, именно в это место попала пуля и перебила петлю.

– Бывает же такое! – вслух подумал Иван. – Вот когда начинаешь в Бога верить.

Охотник прислушался к лаю и понял: Урман медведя и в этот раз не остановит, так что добыть зверя он не сможет. Поневоле пришлось возвращаться в зимовье.

Урман заскрёб в дверь ночью, вошёл в избушку с опущенным хвостом и услышал:

– Не виноват ты, Урмаша, моя вина… А еще везёт хромому…

Пёс повеселел и пошёл к миске с едой.

* * *

Прошло две недели. Иван следов медведя не встречал и начал подумывать, что пуля всё-таки попала в зверя и тот где-нибудь сгинул в тайге, а может, навсегда покинул его, Иванов, участок – всякое в жизни бывает.

Как-то вышел Иван на путик. Он строил соболиные шалашики, устанавливал капканы, закладывал приманку. Вскоре Урман облаял глухаря, Иван выстрелом сбил птицу. Оба порадовались: день начинался удачно. А ещё веселило душу охотника то, что сезон по соболю обещал быть урожайным. Иван надеялся план по пушнине выполнить до Нового года и так размечтался, что не сразу услышал, как впереди негромко рявкнул зверь. Визг собаки вернул человека к реальности. Охотник бросился на помощь другу. Подбежал и увидел, что Урман с перебитым позвоночником и разорванным брюхом лежит у ручья, земля вокруг залита кровью. Иван присел, положил голову собаки на колени:

– Урмаша, как же так? Как же ты его не причуял? Я тебя вылечу, не волнуйся. Держись…

Урман смотрел в глаза хозяина, попытался прижать уши и хвост, как это делал, когда чувствовал за собой вину. В этот раз у него получилось плохо. Лайка закрыла глаза, по её телу пробежала дрожь.

Всю ночь Иван провел рядом с мёртвым Урманом, вспоминал совместные охоты, а утром похоронил собаку возле зимовья. Два дня охотник не выходил из избушки, лежал, слушал, не слыша, радио, пытался читать. Промыслу теперь конец, без собаки в тайге делать нечего. Иван знал твёрдо: хромой его в покое не оставит. Один раз он подкараулил Урмана, теперь его, Ивана, черёд. Само собой пришло решение идти в посёлок. До него хода дня четыре. Там можно выпросить или купить собаку. Через неделю с небольшим он вернётся в тайгу, тогда и поквитается с хромым медведем.

На рассвете Иван взял карабин, рюкзак с продуктами, повесил на пояс нож и вышел из зимовья. Стояла тишина. Она не успокаивала, как обычно, а вселяла в душу тревогу. Иван кожей чувствовал, что хромой где-то рядом. И тут же в этом убедился: у ручья увидел свежие следы – одна лапа чертила по песку. Сначала Иван надумал было вернуться, в тайге от зверя отбиться будет сложнее, чем в зимовье, – дома и стены помогают. Но он сразу отбросил эту мысль. Всю зиму в избушке не высидишь, и нельзя же постоянно жить в страхе. Иван взял оружие на изготовку и пошёл в ту сторону, откуда прилетел всего три недели назад.

Медведь, хромая, поднялся от реки вдоль ручья и, как это делал в последние дни, покружил возле зимовья – проверял, на месте враг или нет. На этот раз он не закончил обход, почувствовал свежий след человека. Шерсть вздыбилась на загривке зверя, он с шумом втянул запах и пошёл по следу. Шёл, как преданная собака, не отвлекаясь. Ближе к сумеркам остановился, прислушался. Было слышно, как человек рубит дерево. Потом потянуло дымом костра.

Медведь начал медленно скрадывать врага. Он остановился у большой поляны, увидел сидящего у костра спиной к нему охотника. До него было большое открытое пространство, незамеченным не подобраться. И оценив ситуацию, зверь затаился в кустах. Ждать он готов был долго.

Скоро стемнело. Небо заволокло тучами, пошёл дождь. Пламя костра освещало только небольшой круг возле человека. Пора! Медведь медленно пополз. Сжигаемый чувством мести, он не боялся ни огня, ни оружия.

Сучья в костре трещали, шипели от падающих на них капель. Иван понимал, что лучше бы перебраться куда-нибудь под разлапистую ель, там не так бы досаждала непогода. Но там он будет более уязвим. Придётся ужинать под дождём.

Достав банку тушёнки, он стал открывать её подаренным вертолётчиком ножом. В этот момент медведь рявкнул и прыгнул на охотника. Иван обернулся, увидел открытую пасть с жёлтыми клыками, капающую с них слюну и сунул в пасть руку с ножом. Ничего другого не оставалось, да и не успел бы дотянуться до карабина.

Медведь сбил человека, сел ему на ноги, придавил к земле, но что-то мешало сомкнуть клыки на шее врага. Нож, встав вертикально, разрезал медвежьи челюсти. Кровь залила пасть. Зверь ревел от боли, пытался лапами достать нож, но это не удавалось. Он пытался ещё и ещё.

Иван тем временем пришёл в себя, понял, что у него появился шанс, и потянулся к лежащему возле костра топору. Получилось. Охотник коротко размахнулся, ударил. Лезвие с глухим звуком вошло в медвежий череп. Зверь ухнул, начал медленно валиться на Ивана, забрызгивая одежду и лицо тёплой, чуть солоноватой кровью. Всё кончилось…

На берегу маленькой речки, несущей свои тихие воды по сенокосным луговинам, стояла выгоревшая от солнца армейская палатка. Рядом горел костёр, над ним на треноге висел закопчённый чайник. Вода кипела, временами поднимала крышку и стекала в костёр, который при этом шипел и дымился, затухая, вскоре снова разгораясь и вспыхивая с новой силой.

– Однако вода убежать может – без чая останетесь, – смеясь, сказал невысокого роста якут, подошедший к отдыхавшим в тени палатки деревенским косарям.