его облике сохранялось что-то жалкое. Руки немного тряслись. Василий почувствовал, что если не возьмет эти деньги, то смертельно оскорбит Суркова.

— Сергей Сергеевич, — сказал он смущенно, принимая дар, — большое спасибо. Я беру у вас только в долг. — Денег оказалось пять тысяч рублей.

— Бери, бери, не думай об этом, сочтемся, — ответил Сурков, довольный, что вручил студенту деньги. — Вася, а ты сообщил Татьяне, что собираешься поступать в медицинский институт? — поинтересовался Сурков. Он говорил с такой интонацией, которая появляется у людей, когда они вспоминают, что упустили самое важное. Накануне он имел неосторожность сказать дома, что Василий собирается учиться в институте практической экономики на вечернем факультете и работать у него. Анастасия Ивановна произнесла: «Это на что-то похоже», — и отошла, а Татьяна со словами: «Дядя Сережа, это прекрасно! Вася определился в жизни. Он будет хорошо зарабатывать! Я знала, что он все может!» — расцеловала отчима и закружилась с ним по комнате в вальсе. Он еле вырвался.

— Еще не сообщил, — ответил Василий, — но Таня все поймет, она меня так любит!

— Не ошибись, Вася, — произнес Сергей Сергеевич и покачал головой.

Через несколько минут Иголкин оставил Суркова и отправился к Татьяне — сообщить, как он собирается определяться в жизни.

6. Тополиный пух

Василий направился к Татьяне пешком. Его путь из управления торговли, расположенного поблизости от сада «Эрмитаж», пролегал по Бульварному кольцу до площади Пушкина и далее переулками мимо Палашевского рынка на Малую Бронную. Был жаркий июньский день. Солнце нагрело город. Асфальт улиц и камень домов отдавали тепло. В Москве летел тополиный пух. Он засыпал город. Пушинки кружились в потоках горячего воздуха, восходящих от раскаленного камня, и медленно оседали на землю. Короткие порывы ветра колебали деревья и поднимали летнюю метель. Василий был счастлив в этом тополином мире. Он вспомнил ночь, недавно проведенную с Татьяной, и думал о ее словах.

Тогда уже светало. Утихли ласки. Василий отходил ко сну. Поднявшееся солнце гнало туман с бульвара. Через окно летели тополиные пушинки. Казалось, что луч солнца держал их в воздухе и направлял к стене. Пушинки собирались вместе и слипались. Трепещущие нежные комочки скопились на полу. Татьяна была рядом. Ласковые руки лежали на висках, а губы целовали глаза и лоб. Он слышал исступленный голос:

— Родной, хороший, ты дал мне счастье. Люблю тебя больше жизни! Ты мой единственный, желанный, люблю, люблю! — Эти звуки проникали в душу и заставляли чаще биться сердце. — Милый, ты видишь тополиные пушинки, — шептала балерина. — Они смотрели на наше счастье и расскажут о нем всем другим пушинкам. В Москве их миллионы, но каждая узнает о моей любви и сбережет ее навек.

— Таня, — забеспокоился Василий, — но тополь облетит, придет другое время, осень унесет пушинки, а с ними и любовь!

— Нет, милый, — улыбнулась балерина. — Семена падут на землю и прорастут. Поднимутся деревья. С них снова полетят пушинки. Они все будут знать, и говорить, и помнить. Мы проведем с тобой всю жизнь в чудесном тополином мире, наполненном любовью. Когда-то нас не станет, но каждый тополь сохранит воспоминания. Люди узнают о балерине Тане и ее любви к студенту Васе.

«Сергей Сергеевич ничего не понимает в женщинах, — улыбнулся Василий, отбрасывая воспоминания. — Занимался бы он лучше своим пивом!»

Татьяна ждала Василия с нетерпением. Она приготовила ему сюрприз. По плану балерины они отправлялись на полтора месяца на юг. Татьяна заказала билеты на поезд до Симферополя, позаботилась о комнате в Ялте, использовала связи матери и забронировала места на теплоходе «Победа» от Ялты до Сочи, договорилась через знакомых о жилье в Сочи. Она неплохо справлялась с делами своего королевства.

Татьяна стремилась уехать на юг с Василием не только на отдых, но и для того, чтобы увезти его из Москвы. Неожиданно для себя балерина обнаружила, что она ревнива. С неделю назад на даче собрались гости — человек десять институтских и школьных друзей и подруг. Среди них была Инесса, ее бывшая однокурсница по институту театра. Балерине казалось, что весь вечер подруга не сводит своих больших зеленых глаз с Василия. Ее улыбка была зовущей, а взор бессовестным. Инесса прижималась в танце к Василию больше, чем допускали приличия, а он не только не отстранялся, а вдыхал запах ее волос и говорил со смехом:

— У вас поразительно рыжие волосы!

Татьяна все видела. Она была готова вцепиться ногтями в улыбающееся и ставшее ненавистным лицо Василия. Масла в огонь подлила Инесса. Она обняла балерину и зашептала:

— Ты такая счастливая! Вася удивительный! Будь он не твой, я бы его закружила и защекотала, как русалка.

Татьяна знала, что рыжая бестия способна на это. Она нравилась мужчинам, была смела в делах любви и считала себя неотразимой.

После вечеринки балерина не могла отделаться от мысли: «Оставила ли Инесса Василию свой телефон?»

Через несколько дней подруга звонила и напрашивалась в гости. Гнев на Василия к этому времени прошел. Татьяна решила: «Васю надо быстрей увезти из Москвы от этой русалки, а то она его закружит и защекочет. Я его никому не отдам!»

Татьяна и в мыслях не имела, что Инесса была платным осведомителем и после вечеринки написала на Василия донос. Это был первый сигнал, поступивший на амнистированного преступника Иголкина в органы — в доживающее последние дни МГБ и продолживший дело министерства Комитет государственной безопасности. Инесса сообщала, что Иголкин в сговоре со своей сожительницей Федотовой собрал на даче артистическую молодежь и вовлек ее в групповое исполнение антисоветской лагерной песни «Колыма». По свидетельству осведомительницы, Василий дирижировал хором и подсказывал слова. Песню действительно исполняли несколько человек. Начал ее Марк Рейзман, в дальнейшей жизни известный режиссер, близкий друг Иголкина и изгнанник. Он пел в честь Василия. Марк был очарован улыбкой этого, прежде неизвестного ему парня и поражен его суждениями об античной трагедии. Художник чувствовал, что встретил близкого по духу человека, и радовался его возвращению из лагерей. Василий сидел погруженный в мелодию и молчал. Когда песня кончилась, он заметил, обращаясь к Марку:

— Никогда не думал, что этот фольклор дойдет до Москвы. — Потом чуть слышно добавил: — Слова не совсем те. К примеру, вместо «И только порой с языка срывались глухие проклятья» надо «…срывались чекистам проклятья». Смысловая нагрузка другая. — Василий понимал сердцем, что найдет в Марке друга, и не остерегался в своем первом разговоре с ним.

— Вася, догадайся, что мы будем делать через неделю? — спросила Татьяна, как только Василий вошел в комнату.

— Через неделю —