Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снорри было нечего ответить.
— Зачем они здесь? Зачем берут пленных? Почему здесь?
Сломай-Весло лишь покачал головой. Теперь он казался старше, ближе к пятидесяти, чем к сорока.
— Меньше знаешь — крепче спишь.
— Сны, которые я видел. — Снорри поднял голову за столом таверны. Аслауг смотрела на нас его глазами, теперь непроницаемо-черными, блестящими в кровавых отблесках закатного солнца. Можно было представить, как они глядят из-за паутины, и на миг поверить в историю о том, как Локи, бог лжи, полюбил красавицу, чью истинную природу выдавала лишь ее паучья тень. — Такие вот сны. — Взгляд его упал на меня. — Трудно представить, что они могли быть еще темнее.
Я почувствовал под кожей Баракеля и почти уже ждал, что польется сияние, сочась из шрамов, которые еще не зажили после Гофау, вытекая из-под ногтей. На другом конце стола начала собираться сила, которая была нам знакома по кратким соприкосновениям. Я теперь знал, что это Аслауг и Баракель, воплощения света и тьмы, готовятся к битве.
Вспоминая, о чем Снорри спросил Свена, я задавался вопросом «почему». Я хотел знать, как получилось, что он продался, — и ради чего. Впрочем, более всего я желал, чтобы Аслауг отвернулась, и опустил глаза, понемногу успокаиваясь. Все прочие, собравшиеся вокруг стола, увидели или почувствовали, что с их соотечественником что-то не так, и тоже умолкли — хотя, вероятно, они также скорбели по погибшим ундорет.
— Эйнхаур тоже разорили?
Тишину нарушил один из близнецов.
— До того, как они пришли в Восемь Причалов?
Это уже другой.
— Что с Темными Водопадами?
Туттугу.
— Должно быть, это были все они. — Арне Востроглазый говорил, уставившись в стол. — Или мы бы уже раз десять услышали эту историю.
Все за столом, кроме Снорри, взяли кружки с элем и осушили их.
— Враг там, за Черным фортом, — сказал Снорри.
Ночь разлилась вокруг него, темнее, чем следовало бы, а солнце еще не зашло полностью, еще не было проглочено морем.
— Мы пойдем туда. Убьем всех. Разрушим сотворенное ими. Покажем им ужас чернее самой смерти.
Северяне опустили кружки, глядя на Снорри тревожно и зачарованно. Я снова посмотрел на море, на запад, вдоль береговой линии, туда, где горящий край солнца все еще усыпал горизонт рубинами. Оно становилось все меньше и меньше, пока совсем не исчезло.
— Я сказал, ундорет, мы окрасим снега кровью людей Хардангера! — Снорри вскочил, освобожденный закатом, глаза его были ясными, стол скрежетнул по камням. — Мы заберем обратно то, что любим, и покажем этим красным викингам, как нужно проливать кровь! — Он поднял топор над головой. — Мы — из народа ундорет! Дети Молота. Кровь Одина течет в наших жилах. Мы — рожденные бурей!
И там, где Аслауг не смогла тронуть норсийцев своими темными угрозами, Снорри вер Снагасон мгновенно поднял их на ноги, и они выкрикивали угрозы в ночное небо, молотя по столу, покуда не начало разлетаться на щепки дерево и не запрыгали кружки.
— Еще эля! — Снорри наконец сел и снова грохнул кулаком по столу. — Выпьем за погибших.
— Пойдешь с нами, принц Ялан? — спросил Туттугу, забирая у служанки высокий кувшин с белобрысой шапкой пены, напоминающей прически близнецов. — Снорри говорит, тебя на родине друзья называют героем, а враги — дьяволом.
— Долг велит мне проводить Снорри на родину. — Я кивнул. Когда вам навязывают ход действий, лучше всего принять его благосклонно и выжать из ситуации все, что возможно, — до первой возможности выпутаться. — Посмотрим, что эти падальщики из Хардангера смогут сделать с человеком из Красной Марки.
Надеюсь, не труп. Ну, то есть я постараюсь.
— Что заставляет нас думать, что вдевятером у нас получится справиться лучше, чем у Снорри в одиночку? — Арне Востроглазый вытер с усов пену от эля, его голос был скорее мрачен, чем страшен. — У Сломай-Весло достаточно людей, чтобы опустошить Эйнхаур и все деревни вдоль берегов Уулиска.
— Хороший вопрос. — Снорри протянул руку, показывая на Арне. — Во-первых, пойми, что в Черном форте было очень мало народу, и это не то место, где можно содержать достаточно большой гарнизон. Все, что там съедается, приходится тащить через льды. Каждое полено или мешок угля нужно нести туда. А от кого там обороняться? От рабов, трудящихся под Суровыми Льдами, копающих тоннели в поисках мифа? Во-вторых, мы пойдем хорошо подготовленными, а не одетыми в первое, что подвернулось под руку среди руин. Мы пойдем с ясной головой, и убийство будет до поры заперто в наших сердцах. И наконец, третье. Что еще нам остается делать? Мы — последние из свободных ундорет. Все, что осталось от нашего народа, — там, во льдах, в руках других людей. — Он помолчал и положил на стол широкие ладони, глядя на растопыренные пальцы. — Моя жена. Мой сын. Вся моя жизнь. Все хорошее, что мне довелось сделать. — Губы его дернулись, явив оскал. Он встал, голос снова стал похож на рык. — Итак, я не предлагаю вам ни победу, ни возвращение к прежней жизни; не обещаю, что мы снова будем строить. Лишь боль, кровь, красные топоры и возможность вместе выступить против врага — в последний раз. Что скажете?
И разумеется, эти психи одобрительно заорали, а я наполовину искренне ударил кулаком по столу и задумался, как же выбраться из этого ужаса. Если Сейджес не лгал и не ошибался, то, если Снорри погибнет при осаде, а я буду держаться позади и вовремя ускользну, заклятие разрушится. Разумеется, коли нас девять, рядов, за которыми можно спрятаться, не так уж и много, а этот Черный форт неудобно удален от любой безопасной гавани, куда можно бежать.
Я решил, что на данный момент лучшей политикой будет напиться до бесчувствия и надеяться, что утро вечера мудренее.
— Самое главное тут, — сказал я, уловив момент, когда норсийцы молча занялись выпивкой, — это не действовать слишком поспешно. Планирование — вот основа успеха. Стратегия. Снаряжение. Все то, чего не хватало Снорри в первый раз в силу его нетерпения.
Чем дольше мы здесь пробудем, тем больше шанс, что проклятие ослабнет или еще что-нибудь подвернется. Важно, чтобы «Икея» не отплыла, пока я не исчерпал все возможности избежать этого плавания. Я пожал плечами, допил эль и потребовал еще.
Иногда похмелье столь ужасно, что кажется, будто весь мир раскачивается и кружится, даже стены скрипят. Иногда оно переносится сравнительно легко, и оказывается, что всего-навсего компания викингов бросила вас на кучу свернутых канатов в своей ладье и отплыла в море.
— Ах вы, ублюдки!
Я с трудом открыл один глаз и увидел, как над головой хлопает на ветру большой парус, а чайки вьются под серым небосклоном.
Я сел, проблевался; встал, споткнулся, проблевался; подполз к борту, проблевался основательно; подполз к другому борту и взвыл, глядя на тонкую темную линию горизонта — единственный намек на тот мир, который я знал и который, возможно, больше не увижу.