Раммар плелся за эльфийкой и снова и снова делал попытки понять ее. Ее одежда по-прежнему была белой и казалась совершенно нетронутой, только развевалась на ветру, словно знамя над широкой степью. Ну почему, черт побери, Аланна освободила его и брата? Разве не должна была ее ненависть к похитителям быть сильнее, чем чувство долга, которое эльфийка испытывала по отношению к ним из-за того, что они спасли ей жизнь? Орку никогда не пришло бы в голову помогать кому-то лишь потому, что этот кто-то помог ему самому. Каждый сам за себя — этому правилу очень рано учатся маленькие орки.

Может быть, эльфийка просто пришла для себя к выводу, что общество толпы карликов действительно хуже, чем общество двух орков и что существуют более страшные преступления, чем чуть-чуть похищения и немножечко грабежа? Аланна ведь и Корвина освободила, хотя у нее были все причины для того, чтобы осуждать его. За отсутствием соответствующих слов Раммар и Бальбок не поблагодарили ее за спасение — что, однако, не означало, что они ему не были рады. Только вот Раммар не мог взять в толк, что заставило эльфийку пойти на это; она сама и причины ее поступков по-прежнему оставались за пределами его понимания.

Загадочно все это…

Полдня размышлял Раммар над странным поведением эльфов и людей, и, когда в темно-зеленой полосе на юге наконец-то стали различимы отдельные деревья, его постигло прозрение — словно удар секиры.

— Вот оно! — прошипел он, обращаясь к Бальбоку. — Думаю, теперь я понял, что здесь происходит.

— Ты со мной опять разговариваешь? — удивленно спросил Бальбок. С тех пор как они бежали из лагеря карликов, Раммар не сказал ему ни слова.

— Приходится, умбал. Тут ведь и поговорить больше не с кем!

— Это меня радует, — раскатисто рассмеялся Бальбок.

— Не спеши радоваться, — ответил Раммар тихо-тихо, чтобы ни Корвин, ни Аланна не услышали. — Если верно то, что я предполагаю, смеяться нам обоим не придется.

— Как так? Что случилось?

— Только скажи, что ты ничего не заметил.

— Нет, а что?

— Вот это на тебя похоже. Вслепую несешься с открытыми глазами. Мне самому понадобилось немало времени, чтобы додуматься, но я уже почти уверен: молочнолицый и остроухая друг в друга втрескались.

— Втрескались? — Бальбок нахмурился. — Что-то я не слышал никакого треска.

— Умбал, я не это имел в виду. Это такой странный язык, на котором все время говорят люди. В нашем языке нет для этого слова, но люди называют это… называют это… Проклятье, как же оно называется? Начинается на «л», если я ничего не путаю…

— Ложь? — предложил Бальбок первое, что пришло ему в голову на языке людей, начинавшееся на «л».

— Нет.

— Лук?

— Тоже нет.

— Ливерная колбаса?

— Ерунда. Я вспомнил: они называют это любовь. Это запутывает их чувства и заставляет вести себя в полном несоответствии с природой. Как бы хитры и мерзки они ни были, влюбившись, и люди, и эльфы превращаются в сущих ягнят.

— Ты имеешь в виду, что это своего рода болезнь?

— Конечно, — зашипел Раммар. — И это объясняет, почему эльфийка не ненавидит охотника за головами. Этот негодяй вскружил ей голову.

— Вскружил голову? — удивился Бальбок.

— Образно выражаясь.

— Ты завидуешь, — заключил Бальбок.

— Я — что?

— Завидуешь, — убежденно повторил худощавый орк.

— Вот бред! Твое счастье, что я устал идти, не то я удушил бы тебя за такую наглость. Эльфийка мне совершенно безразлична, понял? Пусть она с этим жалким оркоубийцей Корвином… ну, ты меня понял.

— Нет, — Бальбок покачал головой. — Что ты имеешь в виду?

— Ты действительно не знаешь?

— А что я должен знать?

— Шнорш! — засопел Раммар. Сейчас было не время и не место рассказывать брату о жизни. С другой стороны, рано или поздно он должен это узнать, и если карлики их поймают или они попадутся в лапы своре Грайшака, то пусть Бальбок хотя бы умрет не таким глупым, каким родился.

Раммар пошел медленнее, чтобы увеличить расстояние до эльфийки, потом шепотом кое-что объяснил брату, используя при этом наглядные жесты. При этом лицо Бальбока все больше вытягивалось. Наконец он скривился от отвращения.

— Но это же… омерзительно! — в ужасе простонал он.

— Думаешь? Как полагаешь, тугодум, каким образом ты появился на свет?

— Как и всякий орк, — убежденно ответил Бальбок. — Выпрыгнул из лопнувшего гнойника Курула.

— И ты действительно в это веришь?

— Конечно, а ты разве нет?

— Не совсем, — проворчал Раммар и пошел дальше. — Боюсь, есть еще кое-что, что нужно будет при случае тебе объяснить.

— Что именно?

— Скажите-ка, вы, двое! — крикнул шедший позади них Корвин. — Как вы думаете, чем мы здесь занимаемся? Гуляем? А ну, руки в ноги!

И, чтобы придать вес своим словам, он достал свой меч и ткнул им Раммара в асар, а тот мысленно сделал еще одну зарубку по поводу охотника за головами. Вот только доберется до оружия…

— Что именно? — повторил свой вопрос Бальбок.

— Позже! — остановил его Раммар.

Аланна ушла вперед и уже ожидала на опушке леса, светлая фигурка с развевающимися волосами на темном фоне деревьев. Вдруг она стала казаться еще грациознее и прекраснее. Корвин тихо и тяжело вздохнул.

— Чего вы ждете? — крикнула она им. — Разве вы не видите, какие на небе собираются тучи? В любую минуту может разразиться ливень!

Раммар запрокинул голову и посмотрел вверх. Эльфийка была права: небо затянуло темными грозовыми облаками. То здесь, то там время от времени вспыхивали молнии, громыхал гром.

— Курул не на шутку разозлился, — сделал вывод Бальбок.

— Да, — согласился с ним Раммар. — Может быть, пара молний поразит наших врагов.

И в следующий миг меж тучами действительно сверкнула молния, но поразила не Корвина и не Аланну, а один из высоких дубов, стоявших на опушке леса. Дерево рухнуло с громким треском, от обуглившегося ствола повалил дым.

— Вы действительно считаете, что заходить сейчас в лес — хорошая идея? — спросил Бальбок.

— Не беспокойся, — с мягкой улыбкой ответила Аланна. — Тровна — совсем не такой лес, как все остальные.

И с этими словами она развернулась и двинулась впереди всех через естественные, образованные ветвями и мхом, ворота. Пройдя через них, эльфийка оказалась в темном мире леса. Орки хотели последовать за ней, но вдруг замешкались, словно что-то их удержало.

Они почувствовали стену, не такую, чтобы можно было увидеть и пощупать, но их инстинкты отчетливо сигнализировали о том, что впереди что-то есть. Невидимый барьер, отделявший лес от внешнего мира, и по другую сторону которого вроде как жили смерть и разрушение.