— Я могу потерять работу.

— Ты не сделала ничего дурного.

— Разве? Пять лет назад меня уже предупреждали, чтобы я не совала нос в это дело.

— Ха, пять лет! Ты могла и забыть. Гриффит сделал мне аналогичное предупреждение всего сорок восемь часов назад.

— Но ведь он не твой босс!

— Замечание по существу, не спорю. Тем не менее никакого крутого разбирательства не будет. Это будет обыкновенная жвачка, они станут нас вразумлять, расскажут нам, как важно заниматься своим делом и не совать нос в чужие дела. В крайнем случае мы получим прямой приказ не лезть во все это. Уверяю тебя — шума не будет. Хотя бы потому, что никому не захочется привлекать к этому повышенное внимание. Я знаю, как делаются такие вещи; главное — не дать поймать себя на лжи. Все остальное ничем нам не грозит.

Кейт согласно кивнула:

— Ты прав… но и моей карьере все это не поспособствует.

— Как не способствует ей и то, что ты вышла замуж за обыкновенного копа.

— Все шутишь? Между тем в ФБР служил мой отец, и я всегда мечтала сделать карьеру в этом ведомстве.

— Но как же быть с истиной, справедливостью и патриотизмом? Когда ты впервые перешла ту тонкую грань, которая отделяет правила и принципы твоей конторы от простой человеческой правды, ты ведь сразу почувствовала, что ступила на скользкую дорожку, не так ли? Неужели ты не догадывалась, куда это может тебя завести?

Кейт допила вино и сказала:

— Прости. Прости меня за то, что втянула тебя во все это.

— Тебе не за что извиняться. Два последних дня показали мне, что такое жить на полную катушку. И завтра ничего плохого не случится. И знаешь почему? Потому что им есть что скрывать. Они заволновались. И именно по этой причине они ни тебе, ни мне ничего не сделают. Поэтому не паникуй и отвечай на все вопросы спокойно, рассудительно, а главное — правдиво.

Кейт кивнула и впервые за весь вечер улыбнулась. Посмотрев в потолок, она сказала:

— Слава Богу, пожилые мужчины знают, что и как происходит в этом мире.

— Благодарю за комплимент.

— После твоих слов я почувствовала себя гораздо лучше. Теперь я точно знаю, что завтра не произойдет ничего дурного.

— Более того, — сказал я. — Завтра может произойти кое-что хорошее.

— Например?

— Ну, я точно не знаю. Но могу предположить, что завтра нам могут неожиданно предоставить отпуск. Как ты думаешь, путешествие за границу поможет укреплению нашей семьи?

— Это было бы здорово! Я хотела бы поехать в Париж. А ты куда отправишься?

К миссис Кори вернулось чувство юмора. Это был хороший признак.

— Мне бы хотелось посетить место, где производят виски фирмы «Девар». Я пришлю тебе оттуда открытку.

Кейт поднялась с места, подошла и села ко мне на колени. Обняв меня за шею своими тонкими, но сильными руками, она сказала:

— Не важно, что случится завтра. Главное — нас двое, а вдвоем мы справимся с любыми трудностями. До встречи с тобой я чувствовала себя такой одинокой…

— Ты не одинока, будь уверена. — Как только я это сказал, у меня появилось тревожное чувство, что, будь я мистером Джеком Кенигом, я бы знал, как сладить с мистером и миссис Кори.

Капитан Дэвид Стейн не заставил себя ждать, и ровно в девять утра я уже входил в его офис.

При моем появлении он не поднялся со своего кресла; правда, он вообще вставал только в том случае, если в его кабинет входил комиссар полиции или какой-нибудь другой чиновник еще более высокого ранга.

Указав мне кивком на стоявший напротив стул, Стейн сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил я, пытаясь хоть что-то прочитать на его лице, но, как обычно, не сумел этого сделать. На лице Стейна было написано недовольство, но это его обычное выражение.

Положение у капитана Дэвида Стейна в общем-то незавидное, поскольку в стенах ОАС он всегда играл роль второй скрипки, уступая первенство главному специальному агенту Джеку Кенигу. Однако этот старый, немало повидавший на своем веку еврей не давал спуску никому — ни мне, ни тем более Джеку Кенигу. Последнему — в особенности.

На стене над головой у Стейна висел диплом об окончании юридического факультета в серебряной рамке, так что при необходимости хозяин кабинета мог разговаривать с парнями из ФБР на столь любимом ими языке статей, параграфов и постановлений. Он пришел в ОАС из Отдела разведки Департамента полиции Нью-Йорка. На полицейском жаргоне это подразделение называлось «красным эскадроном». В последнее время людей из «красного эскадрона» я встречал редко. Напрашивался вывод, что это подразделение также сосредоточило свои усилия на борьбе со средневосточным и ближневосточным терроризмом. Однажды Стейн сказал мне по этому поводу: «Уж лучше иметь дело с чертовыми коммунистами. Они по крайней мере придерживались хоть каких-то правил».

В данном высказывании не было ничего ностальгического, просто констатация факта.

Похоже, Стейн, как и я, любил свою прежнюю работу и новое место ему не особенно нравилось, но полицейский комиссар решил, что в ОАС Стейн принесет больше пользы, и тому пришлось подчиниться. У нас с ним была еще одна общая проблема, которую коротко можно было охарактеризовать как «необходимость делить лояльность». Мы оба хоть и работали на федералов, но были и оставались нью-йоркскими копами до мозга костей. По этой причине я был уверен, что он не станет применять ко мне слишком уж строгие меры.

Посмотрев на меня, Стейн сказал:

— Ты вляпался в дерьмо по это самое место, парень.

Видите, каким ласковым он иногда может быть?

— Ты что — трахаешь жену какого-нибудь босса или что-то в этом роде? — осведомился он.

— В настоящий момент таких грехов за мной не числится.

Он проигнорировал мое заявление:

— Ты хоть представляешь себе, до какой степени ты обделался?

— Нет, сэр. А вы?

Стейн закурил сигару и выпустил клуб удушливого сизого дыма:

— Джек Кениг ждет, когда я принесу ему на подносе твои яйца, чтобы он получил возможность потыкать в них кием, играя на своем домашнем бильярде. А ты, выходит, даже не имеешь представления, по какой причине весь этот шум-гам?

— Ну… Причины могут быть самыми разными. Вы ведь знаете, какие эти федералы буквоеды.

Он опять проигнорировал мои слова, однако я был уверен, что они напомнили ему о существовании нерушимого полицейского братства, членами которого мы с ним оба являлись.

Стейн снова выпустил в потолок облако удушливого сигарного дыма. Во всех учреждениях, где заправляли федералы, курение было запрещено вот уже пять лет, но офиса Стейна это как бы не касалось. Хотя у него на столе тоже стояла табличка «Курить воспрещается», непосредственно за ней располагалась весьма вместительная пепельница.