Если это существо его и услышало, то не подало никакого знака. Хвосттрубой осторожно протиснулся в отверстие пещерки. Внутри стояла почти полная тьма; пещерка была так невелика, что Фритти негде было и встать; он невольно ударился о согнувшуюся ощетиненную фигуру.

«Это наверняка Гроза Тараканов, – подумал Фритти. – Ни у кого больше нет такой грязной шерсти». И дал резкого тычка всхлипывающему существу.

– Гроза Тараканов! Это я, Хвосттрубой. Идем, я выведу тебя отсюда.

Фритти снова толкнул сумасшедшего кота, и хныканье стало бессвязным потоком слов:

– Пойман, пойман и осмеян… заклеймен в одно мгновенье… во мгновенье… о, там несуразица, брряд и с-сверх того…

Фритти стало противно. Он мог и предвидеть, что Гроза Тараканов примется нести тарабарщину.

– Эй, – сказал он. – Не время для этого!…

Глаза его приспособились к почти полной темноте; он чуть-чуть различал косматую, всклокоченную тень рядом с собой.

– Да пойми ты, да пойми ты, – простонал голос. – Они одели нас в каменную шкуру… набрали каменных черепов и соорудили нам из них клетку… тесную-претесную, не протиснешься. А ниже – глубины, и как оттуда жжет!

Тут голос повысился, сделавшись почти воем. Хвосттрубой вздрогнул. Если это продолжится, их несомненно обнаружат.

Терпение его стало таять от страха. Хвосттрубой ухватил зубами большую горсть грязного меха и с трудом поволок. Тяжкая, как камень, лапа налегла на него и придавила к земле. Сердце подпрыгнуло. Не ошибся ли он? Может, это вовсе не Гроза Тараканов?

«Прощальная насмешка судьбы, – подумал он – Пойти с самоотверженной целью, чтобы заслужить свое имя хвоста, и по-дурацки заползти в яму с прожорливым зверем…» Хвосттрубой изо всех сил попытался освободиться из-под твердой лапы, но обнаружил, что зажат надежно, как в материнской утробе. От его усилий существо повернулось, подставив свою морду под слабый отсвет из отверстия расщелины.

Это был Гроза Тараканов. Тусклое мерцание осветило его безумные глаза, подобные треснувшему льду.

– Моя кровь призвала смерч! – завизжал Гроза Тараканов. – Всасывающее, кружащееся существо… О, сжальтесь надо мной!… Я – его центр, оно никогда меня не покинет… О, даже пустота будет наслаждением!…

Последние отзвуки вопля вырвались в коридор. Фритти услышал звук бегущих лап и резкие вопрошающие голоса. Их обнаружили. Он последним усилием приподнялся, но Гроза Тараканов – с безумной силой – вмиг поймал его. Точно упавшим дубом придавил. Он закрыл глаза и стал ждать смерти.

Время, казалось, замедлилось, как когда-то давно, когда из ночи вышли Когтестражи… так давно. Покорившись, он краешком памяти что-то вспомнил – принялся это расследовать. То была молитва, которой когда-то учил его Чутколап… вернее, ее начало. Пока его разум медлительно восстанавливал отрывок песни, что-то в нем все еще слышало шарканье снаружи трещины и приглушенные сетования Грозы Тараканов. Кусочек молитвы проплыл перед его мысленным взором. «Ослепительный лорд Тенглор…» Да, так она начиналась. Как странно, что ему пришлось припомнить ее сейчас.

«Ослепительный лорд Тенглор»… Теперь он произнес это вслух – и услышал, как сладко противоречит оно всему: резкому дыханию зверя подле него, грубым крикам тварей снаружи. Еще кое-что из молитвы непрошено пришло прямо к нему на голос, еще обрывок песни. «Вечный странник Огнелапый…», «Вот что скажет вам охотник…» Как же кончалось? Ах да: «К бедствующим, а не к трусам…» Он снова пропел это от начала до конца, позабыв о тяжко дышащем рядом Грозе Тараканов. Когтестражи наверху странно притихли.

Ослепительный Лорд Тенглор,

Вечный странник Огнелапый…

Вот что скажет вам охотник:

К бедствующим он приходит,

К бедствующим – а не к трусам.

Фритти уловил перемену даже с закрытыми глазами. Хлынул свет, малиново сияя на внутренней стороне век. Должно быть, снова замерцала светящаяся земля. Он открыл глаза… но отверстие расщелины светилось, как прежде, тускло. Зато по самой расщелине разливался алый блеск.

Лапы и когти Грозы Тараканов засветились во тьме, точно охваченные пламенем.

Гроза Тараканов принялся странно крутиться и раскачиваться. Свет распространился, и сам подсвеченный красным воздух затрепетал, словно от великого жара, но температура не изменилась.

Ослепительная вспышка – и голос, подобный пению всего Племени под Оком Мурклы, торжествующе выкрикнул:

– Я – СНОВА Я!

Могучая сила отшвырнула Фритти назад; он ударился головой о стену расщелины. Осторожно откатываясь, увидел – свет поблек. Перед ним припал к земле Гроза Тараканов – тело его было черно, почти невидимо, а лапы красны, как кровь, красны как закат. Следы безумия и беспорядка исчезли; мех стал плотен и красив; взор Грозы Тараканов устремился на Хвосттрубоя с глубочайшей мудростью, любовью и гордостью. Была в нем и печаль, прилегающая вплотную, как вторая шкура. Фритти понял: он находится в присутствии всего самого величайшего, что только есть в его народе.

– Мягкого мяса, братец, – сказал ему Гроза Тараканов, но Фритти понял, что это уже не Гроза Тараканов – вернулась истинная к а. Голос был мелодией ночи, тех созданий, которым известен старинный искусный чертеж этой земли и всего сущего на ней. Фритти упал на брюхо, закрыв лапами глаза. Свернулся клубком.

– Нет, братец, – сказал удивительный голос. – Ты не должен так делать. Нет нужды тебе стыдиться предо мною – совсем напротив. Ты помог мне найти обратный путь после долгого мрачного странствия и во дни великих бедствий. Это мне подобает поклониться тебе за усилия твои.

Сказав так, лорд Огнелап – ибо это был он – отвел лапы Фритти и коснулся его лба. Белая звездочка на лбу у Фритти вспыхнула во мраке пещерки.

– Ах, малыш, я шел за особым твоим светом, как Ирао Метеорит, который следовал за звездой рассветной в непроходимых дебрях Востока, – пропел лорд Тенглор. – Я лишь надеюсь, что пришел вовремя.

Воздух в пещерке снова затрепетал, и лорд Огнелап, казалось, вырос, заполнив каждую щелочку пещерки.

– Мне должно покончить с некоторыми старыми счетами, – сказал он. – Много лет странствовал я, заключенный в тюрьму собственного своего безумия, а брат мой тем временем вскармливал зверство свое. Он вызвал наружу силы, для которых не была предназначена эта земля, – что я совершил некогда и сам. Побуждения мои были лучше, но все же это раскололо оболочку мою, и моя ка унеслась далеко прочь. И многим беззакониям дал волю брат мой Живоглот. Я должен постараться пресечь пути его. – Присутствие необычайного, казалось, слегка уменьшилось. – А-ахх, и брат мой Вьюга тоже еще должен быть отомщен, ибо иначе его ка никогда уже не успокоится. Увы, невинным, подобным тебе, пришлось равняться с Первородными в деяниях своих. Итак, юный Хвосттрубой, что могу я сделать для тебя – пусть даже самое ничтожное, – чтобы попытаться хоть чуть-чуть возместить долг мой? Говори, ибо я вскоре должен буду удалиться.