респектабельного жилого дома. Если подпишете эти бумаги, то она станет вашей. Налог за дарение также выплатит за вас Тимофей Романович.

— Какое счастье, — откинулась я на спинку своего диванчика и усмехнулась, — а Тимофей Романович не уточнил, за какие такие заслуги мне причитаются столь щедрые дары, м-м?

— Конечно же, уточнил, — усмехнулся мужчина, — это компенсация за содеянное им три с половиной года тому назад. Преподносится вам вместе с глубочайшими извинениями, Вероника.

И улыбается. Мерзко так, что хочется ударить его наотмашь.

— Передайте господину Басову, что мне не нужны его извинения, тем более переданные через третьих лиц. А компенсации пусть он засунет в свой старый, обвисший, зажравшийся зад и хорошенечко их там утрамбует.

— Вероника…

— Всего вам хорошего, — торопливо кинула я на стол несколько банкнот за свой заказ, затем порывисто поднялась и пошагала прочь, полностью игнорируя окрики мужчины.

Нет уж спасибо. Жрите сами такие подарки и не обляпайтесь. А мне и с первого раза было понятно, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. И называет он так — откуп. Только зачем, если Ярослав уже давно улетел в свою Белокаменную и до сих пор ни разу не вспомнил о моем существовании?

Этот вопрос, словно смертоносный шершень, жалил меня весь оставшийся вечер и ночь. Накачивал кровь ядом и насиловал сознание. И заставлял вновь вспоминать парня с глазами цвета топлёного шоколада, который умел смотреть ими на меня так, что я снова и снова начинала верить в его ложь.

В несуществующую любовь, что он испытывал ко мне.

В то, что я нужна. Важна. Дорога. В то, что мы две половины одного целого.

В то, что я могу на него положиться. Однажды я сделала это…

И горько об этом пожалела.

А теперь снова с головой в это болото. Надеяться. Верить. Любить до безумия. Умолять невидимого бога, просить его и увещевать, выдать мне хотя бы раз малюсенький шанс на счастье с тем, к кому отчаянно рвалось моё глупое сердце. Я знала, что это бесполезно. Но всё равно возносила в равнодушное небо мольбу за мольбой.

Плакала всю ночь. Воскрешала в памяти образ Ярослава. До утра перематывала в голове всё наше совместное прошлое. А затем, когда, казалось бы, окончательно сошла с ума, с головой провалилась в его сообщения, что он целыми пачками писал мне перед тем, как снова оставить меня одну.

Его слова вновь разорвали меня на куски. Выпотрошили подчистую. В клочья разодрали оставшиеся в живых нервные окончания. И в который раз заставили пожалеть о том, что тогда, когда он лежал в больнице, сбитый из-за меня Янковским, я так и не попала к нему в палату.

И не сказала элементарное «спасибо».

Трусиха!

А теперь вот — Басов на расстоянии тысячи километров от меня. Думает, что я продажная потаскуха. Тогда как его дед готов завалить меня несметными дарами, только чтобы я вновь не сунулась в жизнь его драгоценного внука.

Снова тихонько расплакалась. Снова погрузилась в своё персональное горе, которому не было конца и края, всхлипывая и на репите скользя взглядом по экрану, на котором всё ещё светились сообщения от Ярослава.

А затем мой чёрно-белый мир дрогнул.

Пошёл трещинами. И осыпался.

А я в полнейшем ступоре таращилась на телефон и не могла поверить в том, что вижу — входящий от Ярослава.

Может, ошибся? Нечаянно набрал? Сеть заглючила? Галлюцинация? Обман поплывшего от безответной любви сознания?

Сердце в ауте упало и разбилось. Кровь в моменте вскипела. Пальцы дрогнули, но приняли вызов.

А в ответ — тишина…

— Алло?

— Истома?

О боже…

Глава 40 — Мечта

Ярослав

— Алло? — трясу головой, не веря в ту картинку, что транслирует мне эта странная реальность.

Семь утра. Воскресный день, а на том проводе со мной захотели говорить? Действительно приняли входящий вызов? Или меня всё-таки накрыла шиза от тоски и нерастраченной любви, окончательно и бесповоротно погружая с головой в причудливые фантазии? В такие, где я для Вероники не пустое место. Не предатель. Не жестокий кукловод, который своими играми просрал единственный шанс на счастье.

Изнутри меня разносит ядерный гриб невероятной и запредельной радости.

Боже!

— Истома? — тяну я хрипло и прикрываю глаза. Бред воспалённого сознания или нет, но я не намерен выныривать на поверхность тухлой и потерявшей краски действительности. Я собираюсь топиться в этом раю до бесконечности. Или пока не проснусь.

Плевать! Только пусть ОНА не молчит. Пусть отвечает на мои вопросы, ругает, посылает в дальние дали. Всё равно — лишь бы не оказаться снова один на один со своим отчаянием, где день за днём меня изнутри и снаружи кутает удушающая сердечная боль.

И любовь, которая никому не нужна.

— Привет, — голос гаснет до шёпота от страха, что она мне не ответит. За секунду в ожидании хотя бы звука от Вероники мне кажется, что я переживаю маленькую смерть.

И снова воскресаю.

— Привет, — также тихо шепчет она.

Боже, что сказать? Мозг в отключке. Может сразу выпалить, что до безумия люблю её, что загибаюсь от тоски, что не могу без неё жить, а только позорно существовать, день за днём мечтая увидеть её улыбку, подаренную мне одному?

Не поверит. Ведь я всегда был для неё жалким балаболом.

— Как… как твои дела? — прижимаю ладонь к груди и мысленно пытаюсь усмирить сердце, что шарашит о рёбра как одержимое.

— Нормально. А у тебя?

— Ненормально, — рублю я и ловлю почти невыносимую судорогу, скрутившую меня с головы до ног.

— М-м…

Молчим. Я слышу, как она дышит в трубку. Мне так хорошо и так невыносимо мучительно ловить эти тихие звуки. Почти рядом. Почти не чужая.

— Ладно…

— Вероника, — голос мой рвётся.

— Да?

— А можно…?

Господи, как не налажать-то?

— Что?

— Можно пригласить тебя куда-нибудь?

Бам. Бам. Бам!!!

Кажется, за последние несколько секунд у меня пару раз случился сердечный приступ, а я и не заметил. Не до того было, ведь на проводе мечта!

— Куда-нибудь? — она будто бы теряется, и её голос зависает на недосказанности, на том конце провода.

— Да. Может быть, в кино сходим или в парке прогуляемся. Что скажешь?

— В парке?

— Не хочешь? — в моменте впадает в кому моя потрёпанная надежда.

— Когда?

Я не ослышался?

Хватаюсь за горло. Почти ору в трубку: «Сейчас!». Но тут же осекаюсь. Подскакиваю с кровати, снова падаю, ненавижу себя за то, что уехал от неё так далеко. Проклинаю за то, что фоню перегаром за три километра. Дебил!

— Сегодня? —